– Стой! – лаконично прозвучало из крепости.
Я выругался. Что-то мы теряем хватку – кто сказал, что если на одной стороне границы сидят дилетанты, то и на другой будут они же? Мы решили, что раз после шума, который мы устроили, пограничники Бренна себя никак не проявили, а окна башни так и остались темными, значит, там никого нет. И, как оказалось, жестоко ошиблись – просто солдаты не стали демонстрировать свою заинтересованность переполохом – чтобы не обнаруживать себя раньше времени. И мы на это купились.
– Стоим. – Осторожно ответил я. – А что, проход на территорию Брена запрещен?
– Это кому как. Насчет вас пока не знаю.
– И что нам теперь делать?
– А что хочите, то и делайте, мне-то какое дело? Можете назад вертаться, Можете там стоять, мне-то что.
– Назад нам что-то не хочется. – Присоединился к разговору Ханыга. – Да и на месте оставаться тоже. У нас тут так обстоятельства сложились, что возвращаться назад нам крайне нежелательно.
– Да уж, хорошо вы раскатали тех недотеп. Только с чего вы взяли, что нам в Бренне нужны такие беспокойные гости? Да еще и прикидывающиеся под циркачей?
– Отчего же прикидывающихся? Мы и есть циркачи. Удивительнейшее и увлекательнейшее представление дядьки и его труппы, не слыхали? Просто на нас взъелись эти, селяне. И пограничники. Даже непонятно за что, помолились своему новому богу, и кинулись убивать. Что нам было делать, шеи подставлять?
– Не, не слыхал я ни про каких удивительных трупов. Да только никакие вы не циркачи. За версту видно, что либо наемники, либо разбойники, либо вообще подсылы злобные. Нормальные циркачи так лихо бы с солдатней не разобрались, хоть они и пентюхи полные. Ну, вот что, раз уж вы вертаться не собираетесь, то можете подъезжать поближе сюда. Железо все оставите, и милости просим. Только уж не обессудьте, мы вас проверим, да до поры запрем.
– И до какой поры запрете?
– А пока начальство насчет вас не решит. Вы не боитесь, доклад мы уже куда следовает с голубями отправили, так что пару дней посидите, а там кто-нибудь появится, у кого полномочиев достанет с вами разобраться.
– Чего делать, соглашаться что ли? – в полголоса спросил у меня шеф. – Один демон, возвращаться назад сейчас опасно, того гляди эти психи появятся. Да и попасть к ним по-тихому на другом посту не получится, служба у них хорошо поставлена. Наверняка если что по другим гарнизонам разошлют описание…
Мы сообщили пограничникам, что готовы сдаться, разоружились, и побрели к башне. Нам указали, куда отвести фургон, забрали лошадей и оружие, и под конвоем проводили в большую комнату в подвале.
Несмотря на расположение, здесь было сухо, пол был застелен свежей соломой, а возле стен было несколько длинных лавок, так что мы расположились даже с некоторым комфортом. Следующие пару дней, которые мы провели в ожидании, нас неплохо кормили, не били и даже не особенно грубили – я был по-настоящему удивлен отношением к заключенным. Нехарактерно это для человеческих государств. Вот мои коллеги удивлены не были. В Империи как раз принято вежливо обращаться с задержанными, особенно, если их вина еще не доказана. Хотя леди Игульфрид очень нервничала, когда, наконец, очнулась. Она считала себя виноватой в том, что мы попали в такое положение, а мы с шефом и Ханыгой не спешили ее разубеждать.
Что касается меня, я даже рад был неожиданному периоду безделья. Мне успело надоесть изображать из себя артиста бродячего цирка – впечатления от нового и непривычного занятия уже приелись, оно стало слишком рутинным, и на первый план выдвинулись его отрицательные стороны. Любовь зрителей никуда не делась, вот только я стал замечать, что любовь эта достаточно странная. Мне были неприятны комментарии, которые зрители выкрикивали во время выступления – чаще всего грубые или пошлые. Раздражало то, с каким царственным видом крестьяне вкладывали свои медяки в шапку, протянутую девушками по окончании выступления. Меня не интересовало количество денег, мне было неприятно, что люди отдают их с таким видом, будто это подаяние убогому. Задрав нос, раздуваясь от собственной важности, да еще, отпустив какой-нибудь комментарий в духе "Помните мою доброту, скоморохи", неграмотный, грязный и немытый мужик швырял мелкую монетку в шапку, протянутую леди Игульфрид, Ринкой или Мавкой, норовя после этого еще и ущипнуть девушку за выдающиеся части тела. Между прочим, артисты были достаточно хорошо образованы для человеческих герцогств. По крайней мере, все они умели читать и писать, были обучены простейшему счету, и если приходилось выступать перед более просвещенной публикой, например, в замке какого-нибудь мелкого владетеля, мгновенно перестраивались. Откуда-то появлялись хорошие манеры, речь становилась правильной, а словарный запас волшебным образом расширялся. Пренебрежение, с которым к артистам относились зрители, было неприятно терпеть. Почти после каждого выступления приходилось долго и терпеливо объяснять, что цирк – это только цирк, а вовсе не передвижной бордель, и таких услуг девушки не оказывают. И даже за пять медяков. И юноши тоже. Нет, мы не воротим нос от заработка, просто все больны срамными болезнями и не хотим портить жизнь почтенным зрителям. Последний аргумент придумал я сам.
Мне стоило больших трудов сдержаться, когда с подобным предложением ко мне обратилась одна купчиха – молодая, манерная, с похотливо блестящими глазками. Шеф потом долго смеялся, пока в следующем селении на него самого не положила глаз какая-то распущенная особа. После этого случая он даже извинялся передо мной за свои насмешки, настолько сильно он был потрясен.
В общем, заключение в приграничной крепости Бренна стало для меня неплохой передышкой, и было бы вовсе отличным, если бы меня не начали преследовать страшные сны. Нельзя сказать, что это были настоящие кошмары – ничего страшного во сне не происходило. Сказать точнее, во сне не происходило просто ничего. Стоило мне заснуть, как я осознавал себя висящим где-то в темноте, беспомощным и неспособным пошевелиться. Я осознавал, что это сон, но не мог проснуться и не чувствовал своего тела. Единственное, что я чувствовал – это чье-то внимание. Я откуда-то знал, что меня ищут – кто именно и с какой целью определить не удавалось, просто ищущий взгляд неизвестного существа. Но я почему-то не хотел, чтобы меня нашли, и потому вынужден был терпеливо дожидаться окончания сна. Впрочем, мое нежелание вполне понятно – если тебя ищет кто-то неизвестный и с неясными целями, лучше не попадаться ему на глаза, иначе вероятность напороться на неприятности слишком велика. Даже когда к взгляду добавился голос, зовущий меня по имени, я продолжал молчать и даже пытался стать незаметнее, твердя про себя, что меня нет, не существует, и вообще я – это не я, а просто сгусток темноты. Такое унылое времяпрепровождение ужасно выматывало, просыпался я не более свежим и отдохнувшим, чем когда ложился спать. Не знаю, помогли ли мои усилия, но ощущения, что меня нашли так и не появилось.
