Ознакомительная версия.
— Ясно. А почему кровяной?
Внезапно все четверо почувствовали резкий запах полыни. В круге света показалось плавно льющееся по песку тулово, не отмеченное ни подобием головы, ни конечностями, все ровно багрового цвета, сочащееся мутной кроваво-красной жидкостью. Размеры даже этого видимого куска внушали нешуточное почтение.
— Хэлдар, тебе стоит поторопиться. — Сыч кивнул в сторону зарослей. — Какое-то время его удержим мы, потом колючки. Как с ними будешь справляться ты — уж не знаю, спой им, что ли… Да не стой ты столбом. Уходи.
— Нет. — Эльф покачал головой, облизнул пересохшие губы, поудобнее перехватил рукоять меча. — Нет. Моя кровь не краснее твоей, брат.
— Знаю. Но тебя, возможно, еще ждут.
Коротко вскрикнул ар-Раби — протянувшиеся по песку струйки крови червя добежали до его ног и мгновенно вытянулись тонкими жгучими струнами, оплели голени, стискивая, прожигая кожу, стреноживая. Отсеченные ножом, кровяные сгустки падали на песок и спешили вернуться в выпустившее их тело, и вновь потечь, извиваясь и шипя, к желанной добыче. Через несколько минут стало ясно, что не случайно среди видевших кровяного червя не было ни одного выжившего. Струйки крови все прибывали и прибывали, они взвивались в воздух нитями жгуче-липкой паутины, падали на плечи и захлестывали шеи… Воздух вокруг обороняющихся сгустился, наполнился тяжелым гнилостным запахом мертвой плоти, возомнившей себя живой. Мало-помалу путники стали отступать в сторону зарослей. Кровяной червь давил на них, не давая ни малейшей возможности пробиться к тяжелому тулову, порождавшему ядовитые нити.
— Хэлдар! — рявкнул орк. — Ты что же, оцарапаться боишься?
— Правее. — Со свистом выдохнул эльф, оглянувшись назад. — Нам правее.
— Что? — Арколь из последних сил удерживал чистым пространство над головами, рассыпая режущие искры; он был бледен, обильный пот наступающего бессилия стекал по вискам — пустыня оставила ему совсем немного сил для подобных упражнений.
— Я вижу тропу. Она прямо за нами… — и эльф спокойно шагнул в неимоверное переплетение колючих подергивающихся ветвей. — Быстрее.
Последнее было излишним — задерживаться не собирался никто. Стараясь идти за эльфом след в след, путники один за другим шагали в заросли, на ходу стряхивая, срезая с себя кровавые нити. Червь тоже поспешил за ними, но, не имея ни глаз, ни их подобия, тут же напоролся на шипы длиной с добрую саблю и столь же острые. И остановился.
Они шли, как могли быстро, насколько позволяли иссеченные ноги и боль от тонких, длинных ожогов; впереди неслышно шел Хэлдар — почти не веря собственным глазам, он видел то, чего не замечали остальные — едва заметную, слабо светящуюся тропу под ногами. Она вела их сквозь заросли, позволяя оставаться целыми и невредимыми. Вела хитро, сглаживая повороты и минуя развилки, мало того, что безопасная — она была еще и быстрой.
— Ну, вот и пришли.
Все четверо, один за другим, вышли на открытый воздух. Впереди совсем близко неясно темнели очертания деревьев, слышался шум воды, ветерок донес не с чем не сравнимый запах свежей зелени. На усталых, измученных путников повеяло неясной, беспечальной благодатью, вроде той, которую дарят ранние осенние сумерки — все неотложные и важные дела закончены, отдыхай, живущий, набирайся сил… Тихо, умиротворяюще шелестела листва, шелково перешептывались мягкие травы у них под ногами, звезды заглядывали в зеркало маленького озера, а по берегам его уже начинали раскрываться бутоны ночных лилий, выпуская облачка серебристой пыльцы, пахнущей молодым льдом.
— Оазис… — еле слышно прошептал ар-Раби, хватаясь за орка, чтобы не упасть. — Хэлдар, во имя всех богов, почему ты не вел нас с самого начала?!..
Я хочу быть.
Львом, мотыльком,
Светом и тенью,
Птицей и рыбой,
Стрелой и мишенью,
Старцем, юнцом,
Мудрецом, дураком,
Бурной рекой
И надежным мостом.
Я хочу жить.
Видеть, терпеть, ненавидеть и драться,
Ждать, вспоминать, засыпать, просыпаться,
Верить, любить, отдавать, принимать,
Хлеб преломлять и девиц целовать…
…В мире, дитя мое, нет ничего более постоянного, чем то, что все изменчиво. Я так думаю, что ты уже поняла это — на горьком личном опыте; беда только в том, что люди быстро забывают такие уроки или вовсе не осознают их… и тебе придется постигать эти вечные истины снова и снова. И хотя Адхара всегда говорил, что повторение суть мать учения, мне жаль тебя… ибо уж очень болезненны ваши уроки.
Так вот, если случалось такое, что, несмотря на все старания Драконов разогнать пустой воздух Междумирья, Мироздание вдруг застывало в опасном равновесии, — именно тогда в одном из Драконов просыпалась жажда перемен. Он понимал, что исчерпал себя как перводвигатель и строитель врат, и осознавал готовность принять девятую ипостась — стать Мастером, уйти в жизнь. Это решение не было вынужденным, хотя само Мироздание, не терпящее пустоты и постоянства, инициировало его; нет, любой истинный Дракон был счастлив, услышав в себе голос девятой ипостаси.
И он уходил, покидал восьмерку, оставляя преемника. И открывал глаза уже в каком-то из бесчисленных миров, оглядывался с любопытством, брал в руки посох, или меч, или перо, или погремушку — это зависело от воли случая — и отправлялся в путь познания жизни. И как только новый Мастер делал первый шаг, все остальные Мастера, застывшие в нетерпеливом и беспокойном ожидании в самых дальних краях Мироздания, выдыхали с облегчением и возвращались к своим делам. Они терпеть не могли равновесия, оно действовало на них как зудение комара. А первые шаги Мастера были именно тем едва заметным колебанием, вслед за которым обычно следуют великие перемены.
…Еще не спишь? Давай, я поправлю плащ, тебе нельзя мерзнуть. К утру вода спадет, мы спустимся с крыши и я отнесу тебя к воротам монастыря, там найдется, кому о тебе позаботиться. Ну, слушай дальше.
Если Мастер умирал — а это случалось даже с ними — то вся полнота памяти оставалась с ним, когда он просыпался уже в другом мире. Впрочем, ему было совершенно необязательно умирать, чтобы переменить место обитания, он был волен войти в любой из миров, закрытых или открытых, неся с собой то, что кратко живущие называют волей судьбы. Мастер узнавал эту самую судьбу, какие бы обличья она не принимала — короля, мага, воителя… или беспомощной девчонки, барахтающейся в ледяной воде наводнения. Его делом было… ну, например, вытащить уже захлебнувшуюся девчонку, растереть шерстяной рукавицей, закутать в плащ и переждать рядом до утра, чтобы ей не было страшно и одиноко; а чтобы она не так скучала, рассказывать ей сказки…
Ознакомительная версия.
