— Славная, славная история, — пророкотал Шеймус Рыжебородый, тяжело ставя кружку на стол.
— Туатта Де были могущественным народом, богами и богинями, — продолжал Конор. — Среди них были могучие целители, воины с удивительным талантом заживлять собственные раны, колдуны, способные мгновенно осушить озеро, превратить человека в лосося или совратить душу с истинного пути, только щелкнув пальцами. Они были сильными и волевыми. И все же, чтобы отвоевать Ирландию, им понадобилось жестоко драться.
Дело в том, что они не первыми пришли на эти берега. Их опередили Фоморы, простые, естественные, стоящие, если можно так выразиться, двумя ногами на земле. В некоторых сказаниях говорится, что вид их был страшен и уродлив, в других им приписывается демоническая природа. Все это выдумки тех, кто не способен проникнуть в суть вещей. Фоморы не были богами. Однако им были присущи свои чудодейственные способности и своя сила. Они владели древней магией, связанной с самим чревом земным, с бездонными пещерами, тайными родниками и таинственными глубинами рек и озер. Именно им принадлежали стоячие камни, которые мы теперь используем для наших собственных ритуалов — как обозначения пути солнца, луны и звезд. Они владели большими холмами и курганами. Они были старше, чем само время. Они не просто жили на земле Ирландии. Они сами являлись ею.
Когда пришел Дивный Народ, а за ним другие, разразилось множество смертоносных битв, произошло множество измен и вероломных предательств. После чего, наконец, установился шаткий мир. Землю разделили настолько несправедливо, что не будь Фоморы так ослаблены борьбой, они только посмеялись бы над подобной дележкой. Но они опасались еще больших потерь, а потому согласились на мир и удалились в те немногие места, которые им неохотно выделили победители. Туатта Де владели землей, или, скорее, думали, что владеют ею, и правили здесь, пока приход нашего собственного народа не отправил в свою очередь их самих на поиски тайных убежищ, жилищ в Ином мире, в глухих лесах, в уединенных пещерах под холмами или же в океанских глубинах, из которых они когда-то вышли и приплыли в Ирландию. Таким образом, обе могущественные, магические расы, похоже, оказались потерянными для этого мира.
Время несет изменения. Одни существа сменяют других и на мгновение обретают власть, чтобы потом уступить ее новым завоевателям. Это можно наблюдать даже внутри нашего собственного народа, даже в течение жизни отцов наших отцов. Некоторое время назад наша вера изрядно ослабела. Даже здесь, в лесах Семиводья, тайные знания были фактически забыты. Некоторое время они существовали лишь в памяти одного очень старого человека, они стали хрупкими и слабыми, как узор на крыле бабочки, как единственная ниточка паутины. Мы чуть было не упустили ее. Мы подошли к этому необычайно близко.
Конор склонил голову. В зале стояла тишина.
— Ты вновь возродил его, Конор, — мягко сказала мама. — Ты и твои соратники всегда служат нам примером. В эти смутные времена вы храните старые традиции и не даете угаснуть огню.
Я бросила взгляд на Фионна. Вообще-то, он христианин. Возможно, не слишком мудро рассказывать при нем такие истории. Но Фионн ничуть не казался возмущенным. На самом деле, мне показалось, что он вовсе не слушает. Он лениво держал Ниав за запястье, его большой палец ласкал ее кожу. Он искоса поглядывал на нее, в его взгляде сквозила легкая насмешка, а губы слегка улыбались. Ниав застыла с прямой спиной, и глаза у нее были огромные и совершенно пустые, как у пойманной зверюшки, когда к ней подносят горящий факел.
— Мы иногда забываем, — продолжал Конор, — что обе эти расы — и Дивный Народ и Фоморы — жили здесь необычайно долго. Достаточно долго, чтобы оставить свой след во всех уголках Ирландии. Любой ручеек, любой родник или пещера хранят свою историю. У каждого полого холма, у каждой одинокой скалы в океане есть свой таинственный жилец, своя легенда и свои тайны. А ведь есть еще и меньшие, менее могущественные народы, у которых тоже не отнять их места в паутине жизни. Сильфиды в ветвях деревьев, странные, похожие на рыб жильцы водоемов, морские русалки, маленькие обитатели грибов и пней. Все они такая же неотъемлемая часть нашей земли, как большие дубы и полевая трава, как блестящий лосось и пугливый олень. Все мы части единого целого, связанные, сплетенные вместе. Если одна часть погибает, если одну часть забывают — страдают все. Здесь, как в полукруглой арке, каждый камень поддерживает остальные. Вынь один, и все рухнет.
Я уже говорил, что наша вера ослабела и ушла в леса. Но моя история говорит не о христианской вере, не о том, как она растет и укрепляет свое влияние по всей нашей земле. Моя история повествует о доверии и опеке. Это история, игнорировать которую опасно, если собираешься заключить союз с Семиводьем.
Возникла пауза.
— Очень загадочно, — пробормотал Лайам и наклонился почесать собаку за ухом. — Чувствую, что сама история еще не началась.
— Ты хорошо меня знаешь, — слегка улыбнулся Конор.
— Я знаю друидов, — сухо ответил его брат.
Конор располагался как раз там, где несколько месяцев назад стоял Киаран, рассказывая легенду об Энгусе Оге и прекрасной Каэр Ибормейт, которую он создал по образу и подобию моей сестры с ее длинными медными волосами и молочно-белой кожей. Я взглянула на сестру, чтобы посмотреть, не думает ли она о том же, что и я. И увидела, как пальцы ее мужа касаются ее ладони, гладят, дразнят, а потом щиплют так, что она вздрагивает от внезапной боли.
— Посиди немного со мной, Ниав, — мой голос прозвенел в тишине, возникшей перед началом следующей части истории. — Мы почти не видим тебя. Я уверена, Фионн может ненадолго уступить тебя мне.
Губы Фионна удивленно изогнулись.
— А ты нахалка, сестричка, — произнес он, поднимая темные брови. — Завтра утром я уезжаю в Тару. Я останусь без общества своей очаровательной жены почти на месяц, а может и больше, раз уж вы уговорили ее покинуть меня. Неужели ты хочешь лишить меня еще большего? Она для меня такое… утешение.
— Пойдем, Ниав, — сказала я, подавив дрожь, когда смотрела ему прямо в глаза, а сама протягивала руку в направлении сестры. Теперь все смотрели на нас, но никто ничего не говорил.
— Я… я… — слабо пробормотала Ниав, но муж так и не отпустил ее руки.
Тогда я встала, прошла через зал и взяла ее за другую руку.
— Пожалуйста, — сладко пропела я, улыбаясь мужу сестры. Я надеялась, что мне удалось изобразить дружелюбную улыбку, хотя глаза мои, боюсь, говорили совершенно об обратном.
— Ну, ладно, все еще будет, — произнес он и наконец отпустил ее запястье.
