— Вор! — скрежетал зубами арбалетчик, ничего не слыша, не желая слышать. — На колени!
— Что?
— На колени! — палец дергался на крючке спуска. Всего четыре шага.
— Хорошо… — Буйвол стал медленно приседать, пытаясь Одержать вскипающее бешенство.
Красные глаза следили за ним. И арбалет тоже. Спина совсем занемела.
— На колени!
Буйвол замер в неудобной позе, так и не коснувшись коленями земли. Сказал негромко, но твердо:
— Нет.
— Вор! — рявкнул голос, и Буйвол, уже не сдерживаясь, целиком отдавшись ярости, зарычал, скрутился корпусом, взметнул меч наискось.
Стрела арбалета ударила точно в клинок.
Лопнула сталь. Брызнула острыми осколками.
Руки словно опустели. Полегчали.
Буйвол рванулся к врагу, не разобрав, что случилось. Взмахнул мечом.
А клинка не оказалось.
Но враг падал, выронив из рук оружие и закатывая кроваво-красные глаза. Меж лопаток у него торчала стрела.
А через мгновение Буйвол услышал треск за спиной и повернулся лицом к новой опасности.
Сквозь окутанные дымом кусты ломился настоящий великан. Он мало походил на человека — всклокоченный, закопченный, перемазанный кровью — своей ли, чужой ли…
Крост Медвежатник сторожил восточную сторону дома. Ему казалось, что за окнами в сумраке ходит серая тень, и он расстрелял свои стрелы еще до того, как огонь охватил весь дом. А когда из черных окон вырвалось пламя и крыша рухнула внутрь сруба, он понял, что сторожить уже незачем, и пошел к товарищам. Но нашел только их трупы. А потом он увидел, как от стрелы, предательски пущенной в спину, погиб старый вер ный друг Теолот.
Крост Медвежатник, похожий на разъяренного медведя, ломился сквозь кусты, забыв об оружии, собираясь раздавить врагов голыми руками.
Буйвол отшвырнул бесполезный обломок меча и, пригнувшись, втянув голову в плечи, шагнул навстречу великану. Ярость требовала выхода.
Они налетели друг на друга, сшиблись так, что у обоих сбилось дыхание и хрустнули ребра. Но никто не сдал назад. Взревев, они сцепились мертвой хваткой, закружились, подминая траву, ломая кусты, ударяясь о стволы деревьев с такой силой, что кроны вздрагивали, роняя листья.
Они бились словно дикие животные, словно два зверя — медведь и бык.
Крост пытался сгрести противника своими лапами, подмять под себя, придушить, растерзать.
Буйвол, изворачиваясь, бил врага руками и головой — коротко, хлестко, мощно, вкладывая в каждый удар всю тяжесть тела.
Они хрипели, обливаясь кровью.
Они рвали одежду.
Рвали кожу. Мышцы.
От пожара, петляя, бросаясь из стороны в сторону, бежал к ним Малыш.
А они ничего не видели. Ни на что не обращали внимания. Они убивали друг друга.
Крост вцепился в шею врага, сдавил так, что хрустнула гортань. Буйвол, задыхаясь, колотил противника в каменный висок. Удары становились все слабей. Но и хватка на горле слабла.
Крост почти ослеп. Брови его были рассечены, кровь заливала глаза. Переломанные уши вспухли, вздулись разбитые губы.
Буйвол терял силы — никогда прежде не встречал он такого противника, могучего, тяжелого, непробиваемого.
Малыш кружил вокруг, не решаясь выстрелить, не отваживаясь приблизиться. Он кричал что-то напарнику, но тот его не слышал.
Крост выпустил горло врага, ткнул растопыренными пальцами в его глаза, пытаясь их выдавить. Буйвол отдернул голову, провел скрюченной пятерней по лицу великана, зацепился за губы, почувствовал, как омерзительно расползается под пальцами рот противника.
Они хрипели, кружились, ни на секунду не расцепляя объятий, не чувствуя ни боли, ни страха, ощущая лишь всепоглощающую ярость.
Буйвол двумя мощнейшими ударами сломал врагу челюсть. Крост вырвал у противника кусок скальпа.
Буйвол основанием ладони проломил переносицу.
Крост сдавил плечи врага так, что у того лопнула ключица.
Буйвол, ударив головой, заставил великана сделать шаг назад.
Крост, отшатнувшись, дернул врага за руку и вывихнул ее в плече.
Подскочивший Малыш в упор выпустил стрелу.
Освободившийся Буйвол отпрыгнул и ударил противника ногой в живот.
Упали они одновременно. Рухнули на окровавленную истерзанную землю. Дернулись, пытаясь встать, одинаково захрипели, подавились пузырящейся кровью. Приподняли головы, сцепились ненавидящими взглядами. Потом глаза Кроста затуманились. Он еще шевелил разбитыми, разорванными губами, видимо, пытаясь что-то сказать. Он уже не мог держать голову, она опускалась, а он вздергивал ее — он словно бы засыпал.
Но он не засыпал — он умирал.
А потом весь лес вдруг тяжело вздохнул — дрогнули, будто поклонились полыхающему дому живые деревья, медленно легли на землю сухие стволы, трухлявые пни рассыпались гнилым крошевом. В один миг кроны словно поседели — пожухла зеленая листва, высеребрилась, точно прихваченная морозом. Разом умолкли все птицы, стихли все звуки. И где-то безмерно далеко, как будто в другом мире, тоскливо взвыл волк.
И Буйвол понял, что это означает.
Лес осиротел.
Ведьма умерла.
Они ушли с пожарища, как только Буйвол смог подняться на ноги. Они спешили, так как понимали, что враги где-то рядом — возле убитых было лишь оружие, ни еды, ни других припасов они с собой не несли. А это значило, что где-то неподалеку их лагерь. И сколько там еще людей — неизвестно.
— Что им было надо? — задумчиво пробормотал Малыш. — Наверное, мы никогда этого не узнаем…
Буйвол старался не отставать от напарника, но это было нелегко.
Когда воздух перестал пахнуть дымом, они ненадолго остановились. Малыш осмотрел рану друга, ободряюще назвал ее царапиной. Потом вправил напарнику вывихнутое плечо, но не сразу, а с четвертой попытки — за все время этой мучительной экзекуции бледный лицом Буйвол не издал ни звука. Он выругался, лишь когда Малыш ощупал залитую синевой ключицу и торжественно провозгласил, что она сломана.
— И как это ты с мечом-то на арбалет полез? — спросил Малыш, жестко фиксируя левую руку товарища с помощью ивовой коры и двух осиновых палок.
— Я ни перед кем не вставал на колени, — просипел Буйвол, морщась от боли в горле. — Никогда.
Малыш хотел было пошутить на эту тему, но, глянув на друга, решил, что сейчас не лучшее время для шуток.
Потом они продолжили путь.
Буйвол шагал, размышляя о случившемся и понимая, что все опять пошло не так, как он планировал. Он скрежетал зубами, но не от боли, а от досады и злости. Одно утешало его — на этот раз они ничего с собой не несли. Никаких камней, никаких загадочных дисков.
И все же казалось ему, что бог, ядовито усмехаясь, по-прежнему дергает свои веревочки.
Старый Лортимир и горбатый Силт толковали о прошлом, вспоминая Тролоста, прежнего хозяина охотничьих угодий, отца Теолота. Силт сравнивал былую жизнь с настоящей, жаловался на нынешние порядки в этих местах, рассказывал о несправедливостях в отношении местных охотников, избегая упоминать при этом имя нового хозяина. Лортимир хмурился, все понимая.
