Старый Лортимир и горбатый Силт толковали о прошлом, вспоминая Тролоста, прежнего хозяина охотничьих угодий, отца Теолота. Силт сравнивал былую жизнь с настоящей, жаловался на нынешние порядки в этих местах, рассказывал о несправедливостях в отношении местных охотников, избегая упоминать при этом имя нового хозяина. Лортимир хмурился, все понимая.
Они шли через лес кратчайшей дорогой, скрытыми тропами, которые знал один только Силт.
Шли к дому ведьмы.
Лортимир, слушая безрадостные рассказы управляющего, старался не думать о причинах, которые могли задержать охотников, его товарищей. Он не любил догадок. Не любил волноваться попусту. И все же он тревожился.
Они ждали, что охотники вернутся до обеда. Но те не пришли. Не было их и в обед. И позже. Много позже.
Только одна причина могла их так задержать. Та самая, о которой старался не думать Лортимир.
Как-то незаметно разговор переключился на местную ведьму.
— Еще никогда ведьма не ошибалась в предсказаниях, — убежденно говорил Силт. — Если она не знала ответ на что-то, она молчала. Не говорила ничего. Но уж если что-то сказала — значит это случится. Она сильная, и никто не знает, откуда в ней эта сила. Сама она говорит, что вся ее власть дадена богами. И никто не может сказать, на что она способна. Вы слышали, как она обратила в бегство армию Лорстита Могучего?
— Да.
— А как она связанная расправилась с Ночными Охотниками посреди Великой Реки?
— Слышал. И не раз.
— Она великая ведьма. К ней приходят люди со всего мира. Но мало кто находит ее. Она не доверяет чужакам.
— Я — чужак?
— Да. Но с вами иду я. А меня она знает…
Силт, увлекшись, все говорил и говорил. Он рассказал о том, как ведьма предсказывает погоду, как она лечит зверей, что ночами приходят к ней за помощью, как она водит по мертвому лесу путников, пугая мороками. Он увлекся своими рассказами настолько, что сам не заметил, как сбился с пути. Только вдруг провалившись в яму, полную гнилой воды, он опомнился, встал, удивленно осмотрелся.
— Где это мы? — спросил он. Лортимир усмехнулся:
— Я — чужак. Не знаю.
— Ни разу тут не был, — пробормотал Силт. — Не помню…
Деревья вокруг какие-то странные — кроны будто бы с проседью. Сухостой накренился в одну сторону, словно бы сильный ветер прошел через этот лес. На земле — мертвые птицы. И пахнет вроде бы гарью. Дымом.
— Пойдем назад? — спросил Лортимир.
— Нет! Назад нельзя. Тогда совсем заплутаем… — Силт поднял голову. В самое небо вонзалась острая макушка высоченной ели. — Сперва надо осмотреться…
Сняв с себя сумку, разувшись, отдав все Лортимиру, Силт поднырнул под разлапистые еловые ветви. Здесь было сухо, трава не росла, землю устилала хвоя. На четвереньках он дополз до смолистого ствола, сел, переводя дыхание, собираясь с силами, набираясь решимости.
По елке взбираться легко, говорил он себе. Сучья частые, словно лестница. Даже если сорвешься, вниз не упадешь. Обязательно за что-то зацепишься, повиснешь. Свалишься в подставленные зеленые лапы, соскользнешь по ним.
— Стар я уже по деревьям лазить, — вслух сказал Силт и вздохнул.
— Что? — спросил Лортимир. Он присел, осмотрелся, потом, кряхтя, тоже заполз под навес лапника, сел возле Силта. Сказал, улыбаясь: — Хорошо здесь. Тихо. Как в берлоге.
— Как в шалаше. Мы раньше, мальчишками, часто в лесу шалаши строили. Целыми днями там пропадали. Особенно хорошо было, когда гроза, дождь. Снаружи льет, а внутри тишина, сушь… Да… — Силт снова вздохнул и приподнялся. Извернувшись, глянул вверх. Сказал Лортимиру, пытаясь улыбнуться:
— Вы уж ловите меня, если что, — и ступил на короткий сухой сучок.
— Постараюсь, — ответил Лортимир и не шевельнулся.
Извиваясь как змея, протискиваясь меж плотно сомкнутых сучьев, Силт пополз по липкому от смолы стволу. Вниз он старался не смотреть, вверх тоже. За воротник сыпались иголки, одежда то и дело цеплялась за что-то. Кругом висели паучьи сети, густые, словно клочья тумана, и когда Силт попадал в них головой, они с треском рвались, и освобожденные пауки разбегались по его лицу. Это было неприятно. Это было отвратительно. Но Силт, стараясь ни на что не обращать внимания, ни на секунду не задерживаясь, все полз и полз. Взбирался с одного яруса ветвей на другой. Долго. И сам не заметил, как вынырнул головой из колючей зелени, оказавшись совсем рядом с небом.
Огромное красное солнце садилось в золоченые облака. С севера наползали на мир тучи — словно черные вздувшиеся трупы. Неровная тень их ползла по раскинувшемуся лесу, и казалось, что это наступает ночь.
Но ночь была на востоке. Она осторожно выглядывала из-за горизонта, дожидаясь, когда скроется солнце.
Силт посмотрел вниз. И заметил тусклое веретено дыма, поднимающееся из-за деревьев.
Костер? Может быть, хозяин со своими гостями заблудились и решили переждать ночь? Или же это кто-то другой? Местные охотники. Браконьеры… Уж они-то наверняка знают дорогу к ведьминому жилищу. Они знают все дороги…
Запомнив направление на дым, еще раз оглядев лес и не увидев ничего примечательного, Силт пополз вниз. Спускаться было много тяжелей, чем подниматься. Крепчающий ветер раскачивал верхушку дерева, словно хотел стряхнуть человека. Ноги уже не гнулись, дрожали, и руки слабели. От напряжения заболела спина и шею свело. Острые сучья рвали одежду и царапали кожу.
Но Силт справился.
Он сполз на землю, упал в ямку меж корней, привалился к стволу. Сказал, тяжело дыша:
— Я видел дым. Совсем рядом. Наверное, костер.
Лортимир открыл глаза.
— Долго ты.
— Высоко. Тяжело.
— Больше ничего не заметил?
— Тучи идут. Погода сменится.
— Тогда надо спешить.
— Да… Да… Только еще немного… Отдохну… Чуть-чуть… Но Лортимир уже выбирался из-под навеса еловых лап.
— Сейчас… — Силт пытался унять колотящееся сердце. — Самую малость… Уже иду… — Он встал на четвереньки и пополз наружу. Ему хотелось остаться здесь, под лапником, на мягкой сухой хвое, пахнущей смолой и грибной прелью — словно в шалаше, построенном когда-то в далеком детстве. В надежном укрытии от всех непогод мира… Он хотел бы закрыть глаза и вернуть из памяти звонкие ребячьи голоса — голоса друзей. Снова увидеть их забытые лица. Вспомнить старинные игры. И страшные ночные рассказы…
Но он уже давно не мог делать то, что хотел.
Такова была его судьба.
Это был не костер.
Пожарище.
Бревенчатый сруб развалился, превратившись в гору тлеющих головешек. На месте дощатых пристроек остались одни угли, запорошенные серыми хлопьями пепла. Словно огромное надгробие высилась на кирпичных столбах-ножках черная печь. И как-то еще стоял перекосившийся дверной косяк, обугленный, но почему-то не сгоревший. Уж не зачарованный ли?
