Наверняка строители предусмотрели все — вплоть до амбаров и конюшен.
Прислуга распахнула дверь и отодвинула в сторону белоснежную хлопковую занавеску, пропуская нас в гостевые покои. Свет зажегся, как только женщина хлопнула в ладони.
Комнаты мне понравились еще больше. Не загромождено мебелью, но есть все, что требуется. Опрятно, воздух, несмотря на то, что мы под землей, чист и свеж. Не то что на улице.
Покои соединялись с еще двумя комнатами поменьше — в одной мы нашли небольшой, наполненный прозрачной водой бассейн, а во второй… Ну не буду углубляться в подробности. Скажем так — очень нужная комната оказалась.
За обедом, довольно скромным, Рис посоветовал нам не ходить в первый же день на поиски проводника. Все равно из города не выпустят — за его пределами расположились княжеские войска, отстреливающие из арбалетов любого беженца.
— Князь вспомнил про безопасность своего народа, как только ему доложили о начавшихся смертях. Правда, не так, как мы ожидали, — с горькой желчью сказал, словно выплюнул Рис.
В беседе мы поначалу были лишь слушателями. Сам милитес так объяснил свою разговорчивость:
— С тех пор как болезнь пришла в Сырт, общаться стало не с кем — все забились в норы, как крысы.
Мне же показалось, что Рис попросту выплеснул то, что накопилось в его душе за страшные дни мора.
Слова, словно камни, срывались с кривящихся губ:
— Каждый сидит в своей комнате и боится! Люди опасаются всего: врачей, друзей, родственников, незнакомых вещей, кошек, собак. Даже воздуха и собственных мыслей! Улицы опустели, а храмы переполнились трупами. Матери теряют детей, сыновья — отцов! Но вот что интересно — в их сердцах нет жалости!
То и дело рассказчик останавливался — оросить пересохшее горло красным вином, опустошая бокал за бокалом.
Гробовую тишину подземного жилища нарушали лишь звон соприкоснувшейся гранями хрустальной посуды да тихий голос хозяина.
— Нет жалости ни к друзьям, ни к родным — ибо она опасна! Нарушены все законы природы и любви… Стоит кому-то заболеть, как его или выгоняют на улицу — умирать, или закрывают в каморку, кидая еду через щель словно собаке.
Милитес горько усмехался.
— А толку?! Они ведь все равно не находят спасенья! Начинают сходить с ума от страха и одиночества.
Наконец поток из слов иссяк и Рис мрачно изрек:
— Жрецы говорят — это наказание за наши грехи, а сами предаются страстям. Кидаются в наслаждение и порок, стремясь прожить последние минуты так, словно над ними нет длани божьей!
Лаллан откинулся на спинку дивана, помолчал, и глухо, словно в трубу, сказал:
— Самые мудрые уходят жить в гробницы, не дожидаясь, пока крюк похоронщика потащит гниющее тело на костер.
— Но Вы, Рис, не испугались и пошли встречать корабль, значит, не все превратились в крыс, — напомнил я, желая хоть как-то подбодрить земляка.
Милитес криво улыбнулся.
— Поверьте, чтобы выйти на улицу мне пришлось не раз напомнить себе, что я мужчина.
Притихший на время рассказа, сирин неожиданно встрепенулся и полез за пазуху.
— Сударь, не опишете ли Вы как развивается эта болезнь?
Рис задумался, а потом принялся перечислять с дотошностью бывалого лекаря:
— Сначала появляется лихорадка, и на человека наваливается тоска. Потом приходит бешенство и ярость. Начинает болеть сердце, сохнет и чернеет язык. Покрывается черным потом тело, моча и та чернеет. Постепенно кровь становится словно уголь, а по телу расползаются пятна — кровоподтеки. Через четыре дня человек умирает. И когда он испускает последний вздох — его тело становится словно головешка. Как выглядят трупы, вы знаете.
Бесстрастный тон, с которым наш новый знакомый говорил о признаках страшной болезни, противоречил расширенным, как у кошки, во всю радужку зрачкам. Видно не один труп вынесли из дома. Было время запомнить симптомы. Даром, что из слуг только молодайка да привратник.
Агаи прекратил черкать в книжице, быстро пробежал глазами написанное и спросил:
— Есть случаи выздоровления?
Рассказчик отрицательно покачал головой.
— Нет. Умирают все, кто заболел. Но вот болеет не каждый. Один на сотню не заражается.
Мужчина снова опрокинул в себя бокал, задрал брови, словно удивился чему-то и сказал:
— Я например!
Да, хреново тебе приходится, приятель. Иногда ожидание смерти хуже самой курносой.
Аптекарь немного помялся, но все-таки решился на еще один вопрос:
— А магия помогает?
Рис снова задрал брови.
— А что, среди вас, господа, есть маг?
Сирин бесстрашно кивнул:
— Да. Я!
Рис пьяно приложил палец к губам:
— Тццц!.. Тогда тебе стоит об этом молчать! На днях наши уцелевшие граждане вместе со жрецами решили, что все зло от колдовства! И что раз болезнь наказание — ее нельзя лечить, и надо лишь принять с должным смирением.
Ха, знаю я таких агнцев! Наверняка, стоит сирин найти средство от заразы, как юродивые палачи первыми прибегут лечиться! А потом объявят, что им помогла вера, жертвоприношения и молитвы. Интересно, сколько храмов за время болезни успели возвести?
— И давно у вас эта напасть? — задал я вопрос. У меня теплилась надежда, что пик мора уже миновал.
— Почти двадцать дней, — ответил хозяин, потянулся за новым стаканом, выпил, а потом посмотрел на сирин хмельным взором, — Не боитесь смерти, сударь?
И не дождавшись ответа, рассмеялся.
— Пустое! Все — пустое! Вчера ты рыл могилу, сегодня тебе роют могилу, а завтра может статься, похоронят нас всех вместе!
От этого горького, словно полынь, смеха у меня мурашки пробежали вдоль позвоночника.
Что и говорить, утешил, спаситель. Вот что я скажу — плохо на Вас, милитес, действует спиртное!
Потом мы поговорили о том, что случилось в Наорге за время восьмилетнего отсутствия Риса. Лалан жадно слушал нас, потом спрашивал о родственниках и бывших друзьях. Надо сказать не все они пережили последние года, а одному кузену, отрастившему длинные зубы, я сам лично помог успокоиться.
Это печальное известие скрывать не стал. Рис принял новость спокойно и только вздохнул:
— Говорил же ему — надо бежать, не послушался.
А потом посмотрел на меня с любопытством и словно невзначай поинтересовался:
— Ну а Вас, Дюс, что толкнуло в столь дальний путь? Вы, кажется, неплохо ладили с его величеством.
Надо же, со стороны так пьянь пьянью, однако вопросы с подковыркой задавать не забывает!
— Он отказался выполнить одно задание, что очерняло честь дворянина, — ответил за меня Агаи, а я лишь подтвердил его слова молчаливым кивком.
