— Тебя только не хватало, — прошипел Сотник спешно вытирая потную руку, однако, рассмотрев, что тот безоружен, меча касаться не стал, достал флягу.
Незнакомец равнодушно дожидался, пока дружинник утолит жажду. Смуглое лицо обрамлённое тонкой, свивающейся в косичку бородкой, казалось, тоскливым и чуть раздосадованным, будто человека внезапно оторвали от важного дела. Глаза скучающе пробежали по Ворону, скользнули по скале и остановились на яркой синеве небосклона. Неохотно, будто по принуждению, человек заговорил:
— Исполать одинокому путнику. Может пособить чем?
Извек облизал губы, оглянулся на коня.
— Ты глянь, Ворон, и в этой глуши каждый помочь норовит.
Глаза незнакомца расстались с небом и с недоверием вперились в лицо дружинника.
— И что, часто норовили?
— Ага, — усмехнулся Сотник. — Куда не сунься, благодетели через одного, а доброго человека днём с огнём не сыщешь.
— Доброго? — бесцветным голосом переспросил незнакомец. — Варлог — Шестопал никогда не был добрым. Злым, впрочем, тоже.
Гордо посаженная голова качнулась в сторону.
— Это, кстати, не твои помощники торопятся?
Извек глянул низ по склону, присвистнул. На плато выползало войско преследователей. Беглеца пока не замечали. Появляясь из непроходимого нагромождения трещин, вытягивались в длинную полосу и двигались туда, откуда недавно выехал Сотник.
— Мои, — согласился дружинник, поглядывая в какую сторону бежать.
Варлог удовлетворённо кивнул. Рассматривая далёкие фигурки всадников, медленно сжал и разжал кулак.
— Значит пособим.
С ладони сорвался вихрь пламени и, и вырастая на глазах, понёсся вперёд. Через сотню шагов он уже напоминал огненный таран, летящий по склону подобно лавине. Ворон ржанул и подался назад. Варлог бесстрастно смотрел вслед ослепительному вихрю. В холодных глазах мелькали жёлтые отсветы, но ни жар, ни рёв его не трогали. Он медленно перевёл взгляд на Извека. Сотник щурясь наблюдал, как пламя, испепеляя на своём пути траву и кустарник, неотвратимо приближалось к преследователям. Чёрные точки брызнули в разные стороны, но пламя уже поглотило большую их часть и с рёвом помчалось дальше, к скалистому обрыву.
Оставив после себя полосу расплавленного камня, огонь взлетел над провалом, завис на мгновенье и с воем рухнул в бездну. Горстки преследователей, успевших избежать огненного вихря, затаилась по камням и над опустевшим склоном плыли лишь сполохи горячего воздуха.
Извек встретил взгляд колдуна и уважительно развёл руками.
— Ну, лихо! Прям как бабка Агафья.
— Какая Агафья? — не понял Варлог.
— Да старушка у нас под Киевом живёт, — пояснил Извек. — Так же тараканов гоняет, кипятком. За раз по пол сотни ошпаривает. Тут, правда, не тараканы, но всё равно лихо.
Колдун пропустил мимо ушей обидную похвалу. Глядя на бегущие облака, тихо промолвил:
— Меня просили помочь — я сделал. Дальше сам.
— Кто просил? — опешил Извек.
Варлог снова недовольно двинул губами, неопределённо махнул рукой.
— Старые знакомые, хотели чтобы присмотрел за тобой. Теперь долги отданы.
— Ага, — спохватился Сотник. — Подсобил, спасибо! Без малого пару сотен одним махом. Осталось десятка два, да это не беда.
— Двадцать девять, живых, — уточнил Варлог, созерцая каменный клык скалы. — У одного сломана нога, ещё у одного — ключица. Бойцов двадцать семь.
Сотник уважительно покачал головой: с такого расстояния не то, что сосчитать — увидеть мудрено. Колдун, меж тем, с еле уловимой издёвкой продолжил:
— Хотя мне говорили, что для тебя такое число не помеха.
— Ага! — кисло пробурчал Извек. — Мы и не такие дела заваливали. Ежели б ещё на узком мосточке, тогда бы враз…
— Будет тебе мосточек. — успокоил Варлог. — Вон за той вершиной ущелье сузится, там и мост. Не то чтобы широкий, но двое конных пройдут. Только верхом не бейся. Мосток ветхий, может не выдержать… А мне пора, да и тебе тоже.
Колдун шагнул в воздух и рассеялся на ветру клочком серого тумана. Откуда—то донеслось насмешливое:
— И торопись, эти не отстанут! Сейчас испарину утрут, и за тобой!
Сотник глянул на Ворона.
— Понял? Давай улепётывать…
…Сидя под навесом огромного камня, Бутян прикидывал потери. Лицом был темней гранита. Глаза неподвижны, челюсти сжаты, губы сомкнуты тонкой полоской. Даже без подсчёта видел, что утратил большую часть людей — две трети войска, в которое вложил всё: деньги, силы, время, надежды и мечты. Отборный отряд, успев рассыпаться в стороны, конечно, остался. Злой, готовый на всё, но теперь слишком малый, чтобы называться войском.
Со всех сторон стягивались выжившие после огненной лавины. А в голове атамана, обжигая изнутри кубышку черепа, пульсировали тяжёлые мысли:
— Не слишком ли дорогая цена за одного человека? Не слишком?! Не то, что слишком… А недопустимо высокая цена!
Бутян прикрыл веки. Пальцы скребнули по земле, выворачивая из плотного грунта мелкие камешки. Кулаки сжались, натянув крепкими мослами побелевшую кожу. Надо было задуматься при первом же знакомстве с этим путником, когда в тёмном перелеске сложил головы передовой разъезд. Или когда так быстро лишился ещё полудюжины сорвиголов, первыми пустившимися в погоню. Теперь за один раз потерял ещё полторы сотни. Осталось без малого три десятка, ещё пятьдесят — движутся с обозом. Итого, меньше сотни…
Размышления прервал звякнувший о камень рог. Косой, осматривавшийся на вершине валуна, тяжело ухнулся в трёх шагах.
— Всё, батька, того, кто огнём швырялся больше нет. Растаял в воздухе, будто и не было. А этот… — Дрозд скрипнул зубами. — Эта паскудная морда подалась дальше. Скачем вдогон? Пока не ушёл…
Бутян поднял на подручного угли глаз, ласково улыбнулся, отчего стал похож на помесь коня и волка.
— Так ты, соколик, ещё ни хрена не понял?
Косоглазый поправил рог, в недоумении захлопал глазами.
— Да—а, — так же медленно продолжал Бутян. — Нихренашеньки ты, дударь, не понял. Это не паскудная морда. Это тот, которого при встрече надо объезжать за тыщу шагов… а лучше за две.
Бутян замолчал, прикрыв глаза. На висках то и дело натягивались жилки, спугнутые вздувающимися желваками. Косой повертел туда—сюда перебитым носом, присел возле вожака и, собрав морщины на лбу, поинтересовался сквозь зубы:
— Так как, батько? Назад что ли?
Веко атамана поползло вверх и, в лицо опешившему Дрозду вперился бесстрастный взгляд. Затем вверх поползла улитка второго века. Когда оба глаза почти продырявили переносье подручного, блеснули квадратные зубы.
