День клонился к вечеру. Тропа становилась все уже и поднималась вверх. Маргарита решила дойти до рощи и повернуть обратно потому, что темнело, но не потому, что устала. Тропа становилась все уже и поднималась вверх. "Сейчас будет роща, за поворотом", — сказала она себе. Но за поворотом не оказалось рощи, а тоже был сосновый лес. Солнце просвечивало стволы. "Что за ерунда! Мы же вчера тут проходили, я хорошо помню!.." Она прошла еще дальше по тропе, но рощи и близко не было видно, сосны же стояли все гуще и впереди была темнота. Маргарита повернула обратно: "Так, спуститься по тропе, и минут через пять выйду к дороге вдоль поселка. Там тропа расширяется и сливается с дорогой…" Но тропа не расширялась и не сливалась с дорогой вдоль поселка — ни через пять, ни через десять минут. "Что такое! Я не могла заблудиться! Я же не перешла шоссе!" Она огляделась: со всех сторон были сосновые стволы, поросшие мхом и лишайником, и картина делалась, как накануне: свет с запада, с заката, а с востока — темнота и дымка, туман между стволами. Не было слышно никаких звуков, могущих послужить признаком близости человека: ни голосов, ни звяканья металла, ни автомобильного шума. Где-то еще чирикали птицы, но не воробьи — соседи человека, а какие-то другие, лесные пичуги перекликались в вышине. "Ерунда! Это я просто не заметила, как сошла с широкой тропы на другую, узкую. Сейчас пойду дальше и куда-нибудь да выйду — хоть к реке, хоть к дороге, а там уж ясно будет, куда идти. Тут же из конца в конец — не больше десяти минут. Странно, где же шоссе?.."
Но не через десять, ни через пятнадцать минут она не вышла ни к шоссе, ни к реке, ни к лугам. Солнце уже пряталось за низко зависшими над горизонтом облаками, стало почти совсем темно, тропинка делалась все уже и уже и едва различалась под ногами. Птички перестали щебетать и стало очень тихо. Где-то ухнула сова. И тогда Маргарита поняла, что заблудилась. И испугалась.
Первой мыслью было: "Идти наугад, куда-нибудь да выйду." Второй: "Это тебе не город, это лес! Этак идти наугад — будешь идти до самой Польши, или до тундры, и такая городская крыса, как ты, пройдет в двух метрах от большака или шоссе и не увидит… Конечно, белорусские леса — это не тайга, кто же спорит, но комарья и здесь хватит, и волчишки такие же зубастые, как и в Сибири…" Потом решила держаться тропы: "По тропе все-таки ходят люди… Если это людская тропа… Будем надеяться… Тропа куда-нибудь выведет… Да ё-мое! Я не переходила шоссе! Наверное, хожу по кругу, балда несчастная…"
Она шла и шла — трипинка извивалась под ногами, не сужалась более, но и расширяться не собиралась. Темно было уже везде, только над головой, над верхушками сосен, небо в просветах облаков еще оставалось светлым. На циферблате электронных часов не различались цифры и Маргарита не знала, который час и вскоре утратила чувство времени. Теперь ей было совершенно ясно, что она каким-то образом все-таки оказалась по другую сторону шоссе и надеяться оставалось только на тропинку и на то, что волки сегодня будут охотиться в других местах и что вообще поблизости нет волков…
Она не чувствовала себя уставшей — она злилась на себя, как никогда в жизни: это надо же быть такой бестолочью, чтобы перейти шоссе и не заметить! Вот, теперь осталось только на самом деле заблудиться в настоящем лесу!.. Но это было настолько нереальным, невозможным, что по-настоящему страшно ей не становилось.
Вдруг послышалось журчание воды. Маргарита остановилась и прислушалась. И верно — звук тонкой-тонкой струйки слышался отчетливо. Еще через несколько шагов под ногой хлюпнуло. Наклонившись почти к самой земле, Маргарита разглядела ручеек не толще пальца шириной, но журчал он громко. Тропинка пересекала ручеек. "Так, ну и что? Что дальше-то?" В этот момент последний луч заходящего солнца пробился сквозь облака и стволы и Маргарита разглядела, что по другую сторону ручейка тропинка поворачивает вверх по течению и становится шире — ее уже можно было бы назвать очень узкой дорожкой. "Ну вот! Вот — она будет становиться все шире и выйдет на нормальную дорогу! Надо идти — не ночевать же в лесу, в конце концов!"
* * *
Мальчику повезло — он родился в мирной благополучной Швеции, в благополучной обеспеченной семье. У него были любящие родители и все, чего он только мог пожелать. Как всякий ребенок, живущий в спокойной и доброжелательной обстановке, он не понимал этого и не задумывался над этим. В начале семидесятых он был еще просто маленьким мальчиком, едва научившимся ходить. Свой второй день рождения он не помнил, третий помнил смутно, а четвертый запомнил. Потому что на его четвертый день рождения пришла его русская бабушка Вера. Став взрослым, он узнал, что бабушка Вера приходила на все его предыдущие дни рождения, но запомнил он ее с четвертого потому, что она подарила ему детскую ударную установку. Мама закатила глаза, а отец тихо крякнул. Но бабушка сказала:
— В этом доме слишком тихо. Здесь должно звучать детство.
Конечно же, мальчику понравилось стучать в разного размера барабанчики, а через несколько дней бабушка пришла снова и показала ему, как надо стучать, чтобы выходил не просто шум, а некое подобие ритма. Днем мальчик ходил в детский сад, а по вечерам родители желали тишины и покоя после рабочего дня. Желая избежать конфликта, бабушка выразила готовность брать внука иногда к себе, хотя бы на выходные — она была еще вполне бодрой и подвижной. Так получилось, что мальчик стал часто бывать у бабушки, и в большом старом доме он сделал главные открытия своей жизни. Было и остается загадкой, несмотря на все объяснения психологов и аналитиков, почему маленькие дети часто находят с бабушками и дедушками общий язык лучше, чем с родителями… Одним из этих главных открытий было пианино — большой черный «Беккер» с потрескавшимся лаком и бронзовыми подсвечниками над пупитром. Свечей в подсвечниках не было, их заменял электрический светильник над клавиатурой. Но в маленьком деревянном сундучке хранились ноты такие же старые, как и пианино, пожелтевшие листки с обтрепанными краями местами были скреплены между собой клейкой лентой.
По просьбе внука бабушка открыла крышку и мальчик ткнул пальчиком в клавишу. Потом спросил:
— А ты умеешь?..
— Да, — ответила бабушка. — Сейчас уже руки плохо слушаются, а раньше умела неплохо. Хочешь послушать? — Мальчик кивнул. — Тогда садись на диван и слушай.
Так мальчик услышал, как звучит пианино. Потом они ходили гулять в парк, потом бабушка стала водить его по субботам в театры — сначала детский кукольный, потом на дневные сеансы в Королевскую Оперу, потом — в филармонию. Родители радовались тишине по выходным и умилялись отношениям представителей младшего и старшего поколений их семьи. Недоумения вызывали безропотные посещения мальчиком «взрослых» театров. Мама однажды спросила, не скучает ли он там.
