До самого вечера Алька крутилась в коридоре, без конца поглядывая на собственное отражение в зеркале. Уже и Сашка пришел с репетиции и готовил на кухне тушеную картошку с курицей, уже подходила к концу очередная серия любимой мыльной оперы, а Алька все не отходила от зеркала. В конце концов Утицкий психанул:
— Да сколько ты можешь любоваться собою? Что-то раньше я за тобой не наблюдал такой страсти к зеркалам.
— Много ты понимаешь, — равнодушно ответила Алька, в очередной раз нежно поглаживая зеркальную гладь.
Ее так и подмывало рассказать мужу о сегодняшнем странном происшествии с зеркалом, да разве Сашка поверит? Покрутит пальцем у виска, скажет: "Ну ты совсем уже умишком поехала, старушка!" Да еще, поди, присоветует на работу устроиться, пока совсем не рехнулась. Нет, явно не поверит. И ничего удивительного. Да разве она сама поверила бы в такое, расскажи ей Сашка подобное? Конечно, нет! Тоже приняла бы за первые признаки умопомешательства. Нет, нельзя ему ничего говорить. Да и было ли это на самом деле? Не привиделось ли от хронической усталости да от недосыпу?
На следующий день Алька подскочила, едва за Сашкой захлопнулась дверь. Она давно уже проснулась, только не хотела афишировать этот факт перед мужем. Начнутся лишние расспросы, а то еще потребует, чтобы она ему завтрак приготовила. Ага, сейчас! Один раз приготовишь — понравится, на завтра войдет в привычку, и тогда все, прощай, вольготная жизнь! Сначала завтрак приготовь, потом рубашку погладь, потом постирай, убери. Вот так бабы и превращаются из любимых (или не очень) жен в обыкновенных домработниц.
Первым делом Алька посмотрелась в зеркало. Из него выглянула довольно бесцветная вялая физиономия со спутанными светлыми волосами. Впрочем, собственное отражение нисколько Альку не расстроило — она давно уже привыкла ходить дома лахудрой. А и правда, чего ради утомлять лицо макияжем, ногти — маникюром, а волосы — укладкой? Нет, о волосах она, конечно, не забывает, старательно расчесывает по утрам по раз и навсегда заведенному графику. Собственно, на этом уход за волосами и заканчивается. А зачем мучить их красками да бальзамами, зачем мыть лишний раз? Ради кого? Ради Утицкого? Еще чего не хватало! И так перебьется! Куда он от нее теперь денется? Женился — теперь терпи. А не хочешь терпеть — скатертью дорога. Она его держать не собирается. Потребует муженек развода — даст в любую минуту. А вот квартиру — это уж извините, этого Алька никому не отдаст. Она себя ради этой квартиры, можно сказать, в рабство рыжему Таракану продала, до сих пор по ночам расплачивается. Да и вообще это ей впору потребовать от него возмещения морального ущерба за то, что не оправдал ее надежды на звездное будущее. Москва-то, конечно, дело хорошее, но ей что в Москве перед телевизором сидеть с утра до вечера, что в Арзамасе — какая разница? Разве что дома мама с папой на цыпочках перед ней бегали, старались каждую прихоть дорогой дочечки исполнить, а здесь ей самой приходится удовлетворять ненасытные Сашкины прихоти. И когда ж он уже "наестся"-то, кобель рыжий?!
Привычные мысли промелькнули быстро и без особых эмоциональных затрат, ведь думалось об этом по нескольку раз за день, а потому было давно обдумано и обсосано каждое слово. И если в обычные дни Алька могла довольно долго рассуждать на эту тему, то сегодня это было не более чем привычное утреннее занятие, как, например, умыться-расчесаться. Своеобразная утренняя гимнастика. А вот что полностью овладело сейчас ее сознанием, так это то, что зеркало снова ничуточки не отличалось от обычного. Такое же холодное гладкое стекло, такой же скол в верхнем левом углу. Все, как всегда. Никакой ряби, никакого тумана, никакого вертикального моря. Неужели привиделось?! Ну нет же, она же не ненормальная, она же видела собственными глазами и рябь, и туман, собственной рукой ощущала странную желеобразную субстанцию!
Обиженная на непослушное зеркало, Алька пошла на кухню. Сварила кофе и, как была в ночнушке, так и устроилась в глубоком мягком кресле перед телевизором. Как раз начинался повтор вчерашней серии, пропущенной Алькой из-за зеркальных выкрутасов. Потихоньку-помаленьку мыльный сюжет отвлек ее мысли от зеркала, и она полностью окунулась в сериальные страсти. От ящика смогла оторваться только тогда, когда по экрану медленно поползли титры. Алька встала и побрела на кухню мыть чашку.
Планировка квартиры была такова, что при любых передвижениях по дому миновать маленькую прихожую не было никакой возможности. Напротив кладовочки, на дверях которой и висело нынче зеркало, под прямым углом располагались двери в спальню и гостиную. Там же, со сдвигом в полметра, находилась кухонная дверь. Под прямым углом к ней — двери в туалет и в ванную. Таким образом, неважно, откуда и куда человек направлялся. В итоге ему в любом варианте предстояло пройти мимо зеркала. Вот и сейчас Алька вышла из гостиной, и оказалась прямиком перед зеркалом. За ее спиной находилось окно, где уже вовсю светило солнышко и его лучи освещали не только комнату, но и коридор. По идее, Алька сейчас должна была бы быть ослеплена солнечным светом, отображенным зеркалом. Но этого не произошло. И Алька не увидела не только отраженных от зеркальной глади лучей, но и собственного отражения. Зеркало опять "поломалось".
Алька забыла про чашку, которую держала в руках, забыла о том, что выглядит, как лахудра со спутанными и всклокоченными волосами, ведь даже причесаться из-за сериала не успела, в старенькой хлопковой ночной рубашке, а зеркало не могло ей этого подсказать, ведь оно не передавало нормального изображения. Забыв обо всем на свете, Алька сходу сунула руку по локоть в то, что еще недавно было зеркалом. Холодная муть субстанции уже не испугала ее. Алька старательно ощупывала скрытое от глаз пространство зазеркалья, надеясь наткнуться хоть на что-нибудь и попытаться узнать это на ощупь. Однако "там" ничего не было. По крайней мере, ничего не попадалось ей под руку.
С явным разочарованием Алька вытянула руку обратно и уставилась на нее, как на пришельца из космоса. Но, как и вчера, на руке не осталось ни малейшего напоминания о путешествии в неизведанное. Ни о чем не думая, Алька просунула в субстанцию голову и попыталась рассмотреть зазеркалье. Однако и рассматривать было нечего — перед глазами стелилась все та же муть субстанции. И с близкого расстояния это уже нисколечко не напоминало море, пусть и вертикальное. Вода предполагала пусть минимальную, но прозрачность. Здесь же ее не было и в помине. Субстанция теперь еще больше напоминала желе, только не прозрачное, а плотно-матовое, как будто в крутой отвар черники влили густое молоко и все это варево от души сдобрили желатином или крахмалом.
