Внутри Северы разливался жуткий холод. Она молила богов, чтобы они дали сил с достоинством выдержать все, что ей уготовано.
— Выводите ее, — приказал законникам Дориар и обратился к Невее: — А тебе придется еще здесь посидеть, пока казнь не закончится. Ты ведь не хочешь смотреть, как твоя подруга страдает? Нет? А мне не хочется, чтобы у тебя помутился рассудок, — он стукнул тростью по решетке, будто ставя точку после своих слов.
В тот момент, когда Дориар, стоя перед узницами, рассказывал про ужасы предстоящей казни, Фарамор со своим войском вышел из леса. Ветер, всю ночь и утро гоняющий колючее снежное крошево стал тише, почти растворившись в холодном пахнущим гнилью воздухе.
Впереди простиралось поле — грязно серые лоскуты некогда возделанной земли с рваными островками снежных наносов. Заброшенные фермы, в своей мрачности походившие на древние погосты, ветряные мельницы с поломанными крыльями, оросительный канал, затянутый коркой льда. А дальше, за этим унылым вымершим пространством, возвышалась громада Алтавира. Островерхие башни врезались в небо, почти задевая убегающие вдаль тучи. Окруженные рвом стены опоясывали город мощным и неприступным каменным оберегом. Справа от города, как продолжение стен, темнела полоса яблоневого сада, а слева ощетинилась деревьями роща, в глубине которой находилось кладбище.
Фарамор поднял лицо к небу, закрыл глаза и распростер в разные стороны руки, будто собираясь объять весь мир. Уголки темных, как земля, губ поползли вверх, в попытке начертать на лице улыбку. Не вышло — снова получилась страшная гримаса. Крылья носа расширились и с шумом втянули воздух.
— Скоро наступит конец всему, — произнес Фарамор, обращаясь скорее к самому себе. — А затем все начнется сначала. Круг замкнется… круг замкнется.
Блэсс смотрел на Алтавир и думал, что только безумцы могут решиться штурмовать неприступные стены этого города. Но ведь войско Носителя Искры и являлось одним сплошным безумием? Что же намерен делать Фарамор? При всей ярости ворхов и свирепости мертвецов и мощи морбестов, нападать на столицу было бы самоубийством. Осада? Нет, для Фарамора это неприемлемо. Да и вряд ли войско чудовищ в открытом бою выйдет победителем против хорошо обученных солдат Алтавира. Каков же план Носителя Искры?
Едва задав себе этот вопрос, Блэсс увидел то, что дало ответ, правда, пока еще непонятный: Фарамор, который все еще стоял с распростертыми руками, задрожал. Послышалось шипение, будто целый водопад обрушился на гору раскаленных углей. Воздух наполнился острым запахом гари, который даже перекрыл трупный смрад мертвецов. У Блэсса защемило в глазах, в горле появилась горечь. Морщась, он натянул воротник шубы на лицо, прикрыв рот и нос. Остальные некроманты тоже поспешили уберечь свои носы от вони. Ворхи же и морбесты вдыхали ее с наслаждением, полной грудью, будто пытаясь ей насытиться.
Ноги Фарамора оторвались от земли. Медленно он поднялся на уровень верхушек деревьев и развернулся в воздухе лицом к своему войску. Голова его с напряжением и дрожью поворачивалась из стороны в сторону, черные влажные глаза, казалось, смотрят на каждую тварь внизу, на каждого некроманта. Грязные волосы шевелились, как серые черви, на фоне клубящихся туч.
Шипение не прекращалось ни на секунду, а запах гари стал еще сильнее. Блэсс чувствовал: еще немного и жгучая горечь разъест глаза и глотку. Морбесты и ворхи урчали, как довольные обожравшиеся коты, мертвецы раскачивались из стороны в сторону, взирая пустыми глазницами на Носителя Искры.
Воздух вокруг Фарамора задрожал и начал темнеть, словно вбирая в себя часть мрачного неба. Скоро Носителя Искры окутало дымное облако. Сначала медленно, будто пробуя пространство на ощупь, оно слегка увеличилось в размерах, а потом с гулом поплыло к земле, расширяясь, расползаясь темной мглой, в которой яростно мерцали зеленые искры. Плотные волны мглы мчались в разные стороны вдоль опушки и вглубь леса, поглощая чудовищное войско и некромантов.
Блэсс кричал. Перед его глазами во мраке проносились зеленые звезды. Он чувствовал как тело и все естество буквально расползается в чем-то липком и холодном. Вот его подбросило вверх, без боли разорвало на части и снова соединило воедино. Теперь, кружась в бешеном вихре, Блэсс ощущал себя частью чего-то огромного и мощного, как океан. Проносились обрывки мыслей, страх сменялся восторгом, снова страхом, радостью и злостью. «Это безумие!» — мелькнуло в сознании, и ответом на эту мысль был хохот Фарамора и хриплый смех Хета.
Темный туман полностью окутал чудовищное войско. Внутри него бушевали дымные вихри и струились мерцающие потоки, проявлялись и таяли неясные силуэты. Казалось, грозовое небо какого-то странного мира опустилось на землю — как насмешка над всем правильным и разумным. С громовыми раскатами туман двинулся в сторону Алтавира.
Законники оттеснили в разные стороны людей, образовав коридор, ведущий от Дома Закона до эшафота.
«Как много для меня чести, — подумала Севера и с презрением усмехнулась. — Эта мразь Дориар решил устроить из казни лихое представление».
Она старалась держаться прямо и не выказывать страха, хотя что-то в сознании так и пыталось надломиться. Это «что-то» жалобно скулило, подтягиваясь к черте, за которой начиналась паника и безумие. «Нет! — говорила себе Севера, стиснув зубы. — Я лучше проведу вечность в Великой Пустоте, чем…»
— Будь ты проклята!.. Гадина!.. — крики из толпы врезались в ее разум, как осколки стекла в кровоточащую рану. — Смерть убийце!.. Разорвать ее на части!..
Она видела перекошенные яростью лица, глаза горящие гневом, десятки, сотни орущих, вопящих, воющих ртов. Мужчины, женщины, старики, дети — Севере казалось, что их всех курочит в каком-то безумном экстазе. Они потрясали кулаками, тянули руки со скрюченными пальцами и плевались.
— Отдайте ее нам!.. Мы разорвем эту суку!..
Законники вели Северу по живому коридору медленно, будто для того, чтобы она в полной мере пропиталась ядовитой ненавистью людей. Почувствовала свою ничтожность рядом с такой мощью праведного гнева.
Перед тем как вывести из Дома Закона, Северу привели в караульную комнату, расцепили наручи и заставили снять кожаный жилет и верхнюю шерстяную рубашку. Советник осмотрел ее с головы до ног, как скульптор только что изваявший статую, и решил больше с дарнии ничего не снимать. По его словам, ту одежду, что на ней осталась — сапоги, штаны и серая холщевая рубашка — срежет палач во время истязаний на радость толпы. После того как с Северы сняли наручи, у нее появился сомнительный шанс врезать ближайшему законнику, но секунду поколебавшись, она передумала. Любое резкое движение могло стоить сломанных ребер, а если так, то пришлось бы идти к эшафоту скорчившись от боли, и никакая сила воли не помогла бы держаться с достоинством. Пускай ее ждут пытки и нечеловеческая боль, но только потом. К месту казни же она будет идти несломленной. По крайней мере — внешне. Ей это было важно. Последняя в жизни цель, на которую необходимо отдать все силы.
