— Значит, сегодня объединенная Германия отвечает по ним? — после паузы спросил Хортов.
— Разумеется! Но стоимость их выросла до огромных размеров!
— Не поэтому ли ваш канцлер заигрывал сначала с президентом СССР, теперь с президентом России?
— Это вопрос не ко мне, но в нем существует некоторый смысл.
— Коминтерн разогнали еще в сорок третьем… У кого сейчас эти акции могут находится?
— Мне кажется, вам виднее. Вы живете в России.
— А кто в Германии занимается этим вопросом? Правительство? Секретные службы?
— Это мне не известно… Я историк, и знаю то, что было в прошлом.
Хортову показалось, он увиливал от ответа.
— Хорошо, а какова судьба основного пакета, который вернул Гитлер?
Доктор Крафт посмотрел, как с деревьев падают яблоки. Вздохнул.
— Скоро приедет Ирма и соберет… Она делает очень хороший сок. И мы пьем всю зиму. Ирма — моя жена…
— Акции остались в Германии? — напомнил о себе Андрей.
— Господин Хортов… как вы считаете, что составляло так называемую партийную кассу НСДП? — он говорил размеренно и смотрел в сад. — Ту самую, с которой скрылся Борман? Золото? Драгоценности?.. Да, они имели место. Но основу составляли эти акции. Веймарское правительство выпустило бумаги такой ценности, что их ликвидность возрастает прямо пропорционально стоимости. Примерно то же самое сейчас происходит в России, с безответственным выпуском и продажей акций крупнейших монополий и ГКО. Если Россия решила жить не изолированно, а в сообществе других народов, ей придется отвечать по своим ценным бумагам. А вы ведете себя, как дети или простые мошенники, заваливая Европу долговыми расписками. Не остановите этот процесс — результат окажется аналогичным Веймарскому. Если кому-то придет в голову скупить их, спрятать на полвека, а потом предъявить к оплате, страна будет лежать на боку.
— То есть, если сейчас появятся наследники партайгеноссе и предъявят акции, они возьмут экономику, а значит и власть?
— Теоретически — да, — согласился Крафт. — Но практически это невозможно, даже если Германия будет принадлежать некому клану Бормана. Мы пережили фашизм, история не помнит подобных повторений. Кроме того, мы входим в Европейский Союз. Можно было бы считать это оскорбительным для ведущей европейской державы, однако мы вынуждены терпеть. Союзнические отношения — это мощная защита.
— Но кровь вам попортят?
В немецком языке не было такого выражения, и доктор не понял, замотал головой:
— Нет-нет, войны и крови не будет!
— Поэтому Гитлер не уничтожил акции? Ему же было выгодно сжечь их. Неужели он хранил бумаги на черный день? На такой вот случай?
Доктор в первый раз улыбнулся и будто смахнул свою старческую мрачность.
— Причина другая, надо знать Германию сороковых. А как бы иначе он заставил немецких промышленников работать на него? Это ложь, что Крупп, Шахт и прочие побежали служить Гитлеру, красная пропаганда. Богатым не нужна идеология… Они прекрасно знали: в любой момент могут лишиться всего.
— Выходит, и сегодня Германия живет под спудом возможной экономической агрессии? Ну или шантажа. Или всецело полагается на призрачную мощь Европейского Союза?
— Такая опасность имеется, господин Хортов, — не сразу признался Крафт. — Правительство делает благополучный вид, но как у вас говорят, на душе кошки скребут. Есть еще одна версия, — он наконец-то отвернулся от окна, достал коробку с сигарами, предложил Андрею, медленно закурил сам — тянул время. — Версия, которая ближе к реальности. С годами ее жизнеспособность лишь усиливается. Да… Я давно заметил: копии акций, которые время от времени показывают и предлагают купить совладельцам концернов, крупным промышленникам и правительству, имеют строго российское происхождение. Обычно через посредников…
— Это естественно, если двадцать один процент где-то на нашей территории, — вставил Хортов, вспомнив старика Кацнельсона.
— А также заметил, — повысил голос доктор — не любил, чтоб перебивали, — что процесс этот начался с вашего лучшего немца. До перестройки на мировом рынке не появилось ни одной акции. Когда-то я смеялся над предположением, что Борман вместе с партийной кассой попал в СССР. Сторонники этой версии ссылаются на то, что за пятьдесят лет ни сам Борман, ни увезенные им ценности нигде в мире не проявились. Теперь я склонен верить: все это находится у вас в России.
— Смелое предположение, — осторожно сказал Хортов, но самого распирало от вдруг прилившего чувства гордости. — Почему же тогда лучший немец не подтвердил и не опроверг такой версии? Ведь его друг канцлер наверняка интересовался и Борманом, и Веймарскими акциями. Или нет?
— На этот счет есть умозаключение, которое, по некоторым сведениям, высказал сам канцлер. Звучит оно примерно так: по внутренним и строго регламентированным партийным законам генеральный секретарь получал доступ к государственным секретам особой важности лишь по прошествии определенного количества лет. После Брежнева ни один секретарь не выслужил такого срока, и потому первый президент СССР остался не посвященным в имперские тайны. Якобы контролирует соблюдение этого закона некий совет старейшин, члены которого даже не знают друг друга до определенного момента, когда один из них откуда-то получит команду вскрыть пакет…
— Это сказки сытой Европы! — оборвал Хортов. — Это из области придуманных Западом страшилок про СССР. Про хитрую и коварную империю зла. Глупость несусветная!
— Спасибо вам, господин Хортов. — Крафт пожал ему руку. — Вы развеяли мои сомнения… Хотя я никогда до конца не верил, все это слишком смахивало на масонство, а большевики хоть и вышли из лона тайных обществ, хоть и унаследовали методы сионизма и Французской революции, но всегда были проще и прагматичней. Если вас всерьез заинтересовала судьба Веймарских ценных бумаг, то вы не могли не слышать фамилии Пронский. Полковник Пронский?.. В сорок пятом он был специальным помощником коменданта Берлина, но это его официальная должность, прикрытие. Настоящей его деятельности никто не знал… Между прочим, принадлежит к известному княжескому роду…
Мавр сопротивлялся лишь потому, что не мог не сопротивляться, выбрал себе двух противников из шести, бросившихся вытаскивать его из машины, и незаметно вошел в раж, одного рубанул кромкой каски в челюсть, второго треснул головой о грузовик и оставил лежать на асфальте.
Нападавших было много, они суетились, стремились отличиться и мешали друг другу. Преимущество было в том, что Мавра не били, а лишь пытались скрутить и обездвижить: наверное, был приказ обращаться со стариком бережно, доставить живым и здоровым. Первая минута схватки отрезвила супостата; молодые, чему-то и где-то обученные парни умели «мочить», бить наповал, работать ножами и дубинками, однако без этого становились немощными, и тем более, проявляя индивидуальность, не могли работать в команде. А он, прижавшись спиной к грузовику, выбирал очередного соперника и, отмахиваясь от других, валил его на дорогу.
