— А ты кто? — повернул голову бородач. В его глазах была точно такая же муть, как и у перепившего селянина.
Монах съежился, не решаясь оглянуться, не осмеливаясь поднять глаза. Он был молод. Одна печать на щеке означала, что он в самом начале пути. Лишь после того, как он пройдет Посвящение и смирением докажет верность творцу судьбы, на второй его щеке появится точно такое же клеймо. Третьей печатью, что выжигалась на лбу, мог наградить только сам бог.
— Сядь на свое место! — рявкнул Буйвол, чувствуя, что закипает.
Вернулся хозяин с подносом, замер, увидев, что творится что-то неладное, с тревогой посматривая на лица людей.
Бухнул по столу каменный кулак.
— Ты кто такой?!
Уже все бородачи стояли на ногах. Один из них деловито засучивал рукава. Другой, наклонившись, достал из сапога нож. У третьего в руке оказалась дубинка, короткая, но увесистая, с набалдашником, утыканным железными шипами. Четвертый разминал пальцы, щелкая суставами.
Они пришли подраться. Выплеснуть черную звериную злобу. Чтобы снова стать людьми. На какое-то время.
Все тише становился шум на улице. Все отдалялись веселые голоса — провожающие никак не могли расстаться с провожаемыми.
— Мне кажется, вам действительно пора… — Малыш шагнул вперед и зевнул. В руках он держал натянутый лук.
— А ты кто такой? — чуть тише сказал бородач с ножом. Мутные глаза его уставились на наконечник стрелы, широкий, серповидный, с выступами ограничителей. Такая стрела не убьет — только рассечет кожу и подрежет мышцы, пустит кровь…
Монах вдруг дернулся, пытаясь подняться. Его кулаком ударили по плечу, отбросили на место.
— Не трогай его! — промычал, дернув головой, пьяный селянин, собираясь вступиться за божьего человека. Но широкая ладонь легла ему на затылок, и он впечатался лицом в столешницу.
С грохотом отъехал в сторону тяжелый стол, отлетела опрокинутая лавка, свалился на пол кувшин, разбился, расплескав по полу остатки кислого вина — чужак с дубинкой в руке расшвыривал ногами мебель.
Буйвол подскочил к нему, сгреб за шиворот, приподнял, встряхнул, словно нашкодившего котенка, швырнул на пол к двери.
— Можно? — спросил Малыш. И хозяин кивнул.
Стрела ударила человека с ножом, раскроила ему предплечье. Нож вывалился из разжавшегося кулака, воткнулся в половицу, затрепетал. А Малыш уже вновь натянул лук. И Буйвол, подхватив треногий дубовый табурет, двинулся на бородачей, что стояли за спиной монаха. Те, догадавшись, что сила не на их стороне, переглянулись неуверенно, попятились. Человек, выронивший нож, нагнулся было за ним, потянулся здоровой рукой, но увидел нацеленную стрелу и рывком выпрямился.
— Вам пора, — сказал Малыш и широко зевнул. — Уже поздно.
Глаза чужаков просветлели, протрезвели головы. Они медленно отступали к дверям, что-то бормоча — то ли извиняясь, то ли грозясь вернуться. Буйвол шел за ними, помахивая тяжелым табуретом и борясь с желанием разбить его о чью-нибудь голову. Желание это явственно читалось на его угрюмом лице.
На пороге возникла небольшая свалка — компания бородачей, торопясь покинуть заведение, застряла в дверном проеме. Кто-то, запнувшись, упал, на него наступили, он зашипел от боли, выругался, попытался встать, цепляясь за стену, за товарищей. В это самое время вернулись несколько селян, тоже полезли в дверь, тоже застряли. Какое-то время люди бестолково пихались — одни пытались выйти, другие хотели войти.
И тогда Буйвол, качнувшись, ударил плечом в людскую пробку и вышиб ее на улицу. На ногах не удержался никто. Люди повалились на траву — кто-то смеялся, кто-то яростно ругался. У кого-то что-то с треском порвалось, кто-то кого-то ненароком ударил, невзначай придавил. Но драки не случилось. Темный силуэт стоял в дверном проеме, и за его спиной трепетало, дыша ночным свежим ветром, пламя очага. Буйвол, не выпуская из рук массивный табурет, следил за порядком.
Последних гостей проводили поздней ночью, когда кончился дождь.
Хозяин уже совсем обессилел, но гнать никого не гнал — за одну эту ночь он заработал столько, сколько раньше не зарабатывал и за целую декаду. Летних праздников немного — солнцеворот, травник да окончание страды. Осенью, в непогоду, раскисшие дороги опустеют. Обезлюдеет и харчевня на перекрестке. А зимой и вовсе никого не будет — разве только проходящие мимо путники заглянут на минуту, согреются у очага, выпьют кружку заваренного кисляка, расплатятся медной монетой. Так что летние деньги — на весь год…
Малыш и Буйвол терпеливо ждали, пока хозяин, вздыхая, считал выручку и убирал сложенные столбиками монеты в специальные мешочки. Только когда все было закончено, они получили разрешение идти отдыхать.
Жили друзья в большой комнате, заваленной разным хламом. Чего только тут не было — и старые рассохшиеся кровати, и пирамиды жестяных ведер, и груды разного тряпья, и всевозможные светильники, и всяческая посуда, и странные вещи, которым нет названия… В этих завалах можно было рыться годами, отыскивая различные диковины.
Но диковины Буйволу были не нужны. В последнее время он старался держаться как можно дальше от всяких подозрительных предметов.
Все, что было ему нужно, это кровать с матрасом пожестче, желательно без клопов, и одеяло потеплей.
Малыш был более прихотлив. Он предпочитал матрасу перину и любил, чтобы под головой была подушка.
— Как твоя рука? — спросил Малыш, положив лук на прикроватный столик и снимая колчан.
— В порядке… — Буйвол помассировал плечо. — Что-то щелкнуло, когда я этого бородатого приподнял. Но ни боли, ничего.
— Может, пора нам уходить отсюда?
— Не знаю…
Малыш протряс одеяло, взбил подушку. Присев на край кровати, разулся. Зевнув, спросил:
— Не хочешь?
— Я думаю… — Буйвол снял сапоги. Раздеваться не стал, только расстегнул ремень, повесил его на спинку стула, лег на кровать, потянулся, хрустя позвонками.
— Все о том же?
— Да.
— Что-то надумал?
Буйвол не ответил.
Две неровные свечи почти не давали света. За горамихлама таился мрак. Там, с шуршанием волоча голые хвосты, негромко цокая коготками, бегали здоровенные крысы, на которых Малыш несколько раз устраивал настоящую охоту. Но меньше их не становилось.
— Ну, я уже сплю, — сказал Малыш, заползая под одеяло. — и задуешь, как ляжешь. — Он поворочался, скрипя рассохшейся кроватью, устроился на боку, подтянув к животу ноги.
В неотапливаемой комнате было холодно. Чувствовалось — осень.
Буйвол отрешенно смотрел в потолок.
Крысы устроили шумную возню, должно быть, подрались из-за чего-то.
“Прямо как люди”, — невольно подумал Буйвол.
