— Прекрати! — Буйвол почти кричал. — Больше ни слова!
Стало тихо.
В окно мягко стучали капли — на улице вновь начался дождь. Потрескивала, догорая, свеча. Пискнула за стеной крыса, пробежала, шурша, к потолку.
— Как думаешь, это все? — осторожно, словно боясь услышать ответ, спросил Буйвол. — Сфера — это последняя часть?
— Нет, — монах покачал головой. — Суайох сказал, что время еще не пришло.
— Так когда оно наступит?
— Не знаю… Но оно обязательно придет…
Они вновь надолго замолчали.
Растаявшая свеча погасла. Буйвол, опустив голову, ногтями соскребал с пальцев наплывы застывшего воска. Он чувствовал внутри себя пустоту. И безмерную слабость.
— Уже поздно, — неуверенно заметил монах. Буйвол посмотрел в окно, сказал вяло:
— Поздно?.. Скорее рано… — За стеклом брезжил рассвет, серый, мокрый, скучный.
— Я хочу спать.
— Я тоже… Тоже хочу спать… — не попрощавшись, Буйвол, покачиваясь, хватаясь руками за стену, вышел из комнаты. В темном коридоре из-под его ног разбежались крысы, но он их не заметил.
Когда Буйвол рухнул на свою кровать, ожил Малыш, спросил тихо из темноты:
— Что тебе сказал этот монах? Буйвол отозвался не сразу.
— Ведьма умерла из-за нас… — медленно, словно бы с трудом, проговорил он. — Это мы принесли ей смерть… Не надо было к ней идти.
Малыш приглушенно откашлялся. Поинтересовался:
— Что теперь будешь делать?
Буйвол молча забрался под одеяло, затих, словно затаился. И лишь потом ответил:
— Спать.
Два дня Буйвол был сам не свой. Ходил тихо, говорил негромко и редко, часто невпопад, был задумчив и мрачен. Малыш догадывался, что сейчас происходит с другом. Все остальные не могли понять, почему вдруг так изменился здоровяк, следящий за порядком в придорожном заведении.
Два дня прошли тихо. Не было пьяных драк и обычной ругани. Никто не пытался обмануть хозяина. Никто не решался тревожить охранника, мешать его тяжелым раздумьям.
Две ночи Буйвол не спал. Ворочался, вздыхал, бормотал что-то, изредка забываясь короткой дремотой, полной знакомых призраков.
И утром третьего дня, не поднимаясь с постели, он сказал Малышу:
— Я ухожу.
— Давно пора. — Малыш прыгал по комнате, короткими хлесткими ударами разгоняя воздух. Он разминался, заодно согреваясь. — Засиделись мы тут.
— Ты не понял. Я ухожу совсем.
Малыш остановился, опустил руки, нахмурился.
— Как это?
— Помнишь, что сказал тот монах? Который просил отдать ему камни?
— Он много чего говорил.
— Он сказал — чтобы изменить судьбу, надо перестать быть собой.
— Да. А еще он добавил, что это невозможно.
— Я решил стать другим.
— Ты говоришь загадками.
— Мне сложно все объяснить.
— Хотя бы попытайся.
Буйвол помолчал. Сказал нерешительно:
— Я… я решил вернуться домой… Я родился в семье лесоруба, но стал воином. Того хотел бог. Лесоруб ему был не нужен. И он сделал меня тем, кто я есть… — С каждым произнесенным словом голос Буйвола звучал все тверже. — Значит, я должен вернуться. Я должен стать тем, кто не нужен богу. Я должен перестать быть собой.
Малыш сердито разглядывал товарища. Потом взорвался:
— Почему ты не можешь просто жить? Зачем тебе все это? Зачем?!
— Чтобы быть свободным.
— Свободным! — фыркнул Малыш. — Быть свободным — зна-.чит делать то, что хочешь. А ты поступаешь совсем наоборот.
— Быть свободным — значит ни от кого не зависеть.
— Разве ты зависишь от кого-то? Какое тебе дело до этой судьбы? Просто забудь о ней!
— Как можно забыть о рабстве?
— Какое же это рабство? Судьба принадлежит тебе одному! Она — твоя часть. Она — это ты. Если ты и зависишь от чего-то, то лишь от себя самого.
— Нет. Все не так. Я чувствую это. Я знаю. Я ухожу. И я хотел спросить у тебя — ты со мной?
— С тобой? Что ты имеешь в виду? Ты хочешь, чтобы я оставил оружие? Хочешь, чтобы я жил в твоей деревне?
— Я ничего не хочу. Я просто спрашиваю.
— Нет. — Малыш мотнул головой. — Нет! Давай лучше я спрошу у тебя — ты со мной?
Буйвол помолчал. И снова повторил:
— Я ухожу.
— Ты упрям! — сердитый Малыш стиснул кулаки, раздосадованно стукнул себя по бедрам. — Я говорил тебе об этом?
— Да, — кивнул Буйвол.
Они замолчали, не зная, что еще сказать друг другу, но понимая, что разговор не окончен.
— Когда ты уходишь? — чуть успокоившись, спросил Малыш.
— Сегодня же. Соберусь и уйду.
— Может, есть какой-то другой выход?
— Есть. Но он мне не нравится.
— Почему?
— Потому что я хочу жить.
Малыш покачал головой, сообразив, что имеет в виду Буйвол.
— Значит, ты думал и о такой возможности?
— Думал. Я много о чем думал. Никогда раньше я не размышлял так много, как теперь.
— Ты изменился, — сказал Малыш. — Я заметил.
— А ты все такой же. Что думаешь делать без меня?
— Все то же.
— Я хотел тебя попросить об одной услуге.
— Все, что угодно.
Буйвол согнутым указательным пальцем потер переносицу. Сказал:
— Найди того монаха, что требовал отдать ему камни. Приведи ко мне. Я снова хочу с ним поговорить.
— Мы могли бы вместе отправиться на его поиски.
— Нет! Я больше никуда не пойду… Я вернусь домой. И буду ждать.
— Ладно, — пожал плечами Малыш. — Я поищу его. Атэист — кажется, так его зовут.
— И постарайся не таскать с собой всякие подозрительные вещи.
— Ну, это ты всегда все таскал на себе. Я-то здоровьем для этого дела не вышел. Так что не волнуйся. Перегружать себя я не буду.
— Опять смеешься, — пробормотал Буйвол.
Внизу хлопали двери, звенела посуда — как обычно у хозяина: все валилось из рук. Помощница его приходила только к обеду, так что завтрак хозяин готовил сам.
— И все же… зачем тебе все это? — негромко спросил Малыш.
— Не знаю, — помедлив, признался Буйвол. — Наверное, это все мое упрямство.
Сыпал дождь, мелкий, словно манная крупа. Было зябко. Ветер срывал с осин красные выспевшие листья и швырял их в серые лужи.
Малыш проводил товарища до самого леса. На опушке они обнялись сдержанно, похлопали друг друга по плечам, отводя глаза.
— Ты так и не купил себе меч, — сказал Малыш.
— Теперь мне будет нужен топор, — сказал Буйвол.
Они помолчали, чувствуя, что слова сейчас совершенно не нужны.
А потом Буйвол ушел, и Малыш еще долго стоял на раскисшей дороге и смотрел в лес.
Медленно кончался день.
Ночью во всех храмах Локайоха вершилось торжество.
Звенели ликующие голоса, звучали монотонные напевы молитв. Из распахнутых окон и дверей изливался наружу свет. Алые всполохи, словно отблески пожаров, были видны издалека.
