Ночью всякое чудится. И порой не поймешь, снится это или взаправду происходит.
Оживают тени. Превращаются в узнаваемые фигуры. Хмурый бортник, мертвый хозяин дома, встает в изголовье. Обугленный ведьмин скелет катает по полу матовый шар. Суайох бормочет что-то ехидное голосом своего бога.
Но иногда все они отступают. И тогда выходит из сумрака Айхия. Она подходит к лежанке, склоняется над Буйволом и осторожно, словно боясь разбудить, целует его.
У нее мягкие губы. Теплые. Живые.
У нее добрые глаза. Всепонимающие и доверчивые.
Где-то во мраке смеется Локайох, и Буйволу становится страшно.
Он понимает, что все человеческие чувства — любовь, ненависть, отчаяние, надежда — всего лишь божьи инструменты. Это нити, за которые дергает бог.
И вот тогда Буйвол просыпается.
А до утра еще далеко.
Совсем рядом с домом воют волки, и под окнами ходит кто-то, не оставляющий следов…
Раскатилась над лесом частая дробь. Буйвол поднял голову, прищурился против встающего солнца, разглядел на макушке старой лиственницы пестрого дятла. Высунулась из дупла встревоженная шумом белка, огляделась, спряталась обратно.
Неужели их жизни так же подчинены богам?
Наверное…
Буйвол воткнул топор в ствол поваленной березы, оделся, поднял рукавицы, заткнул их за пояс, кожаными ремнями закрепил на ногах лыжи.
— Ну, пойду дальше, — сказал он дятлу и белке. Им было все равно.
Восемь деревьев свалил Буйвол за короткий день. Он разделал их, оголил, поставил рядом вешки на случай снегопада. Бревна сегодня же должны были забрать деревенские мужики. Но, видимо, все подъезды к лесу засыпала ночная пурга, и лошади не смогли пробиться через сугробы.
— Ничего, придут позже. Без дров теперь никак. На себе утащат. Распилят на месте и унесут…
Буйвол, рассуждая вслух, возвращался домой. Было уже темно, и снег казался серым, словно зола.
Он вышел на старую лыжню, какое-то время шел по ней, а потом вдруг понял, что это чужой след. Кто-то был здесь совсем недавно. Наверняка слышал стук топора, но почему-то проследовал прямо, не свернул на шум.
Торопился?
Или прятался?
— Нет, так не прячутся, — ответил себе Буйвол, потирая мерзнущий нос. — Оставил след на самом виду. Наверное, спешил куда-то.
И все же Буйвол вынул топор из-за пояса, огляделся, пытаясь разобрать, куда же прошел незнакомец — к избе или же от нее. Наконец, решив, что бояться ему тут нечего, Буйвол тронулся дальше. Но топор он по-прежнему держал в руке.
Чужая лыжня проходила рядом с домом. По следам можно было понять, что кто-то, сняв лыжи, подходил к самому крьшьцу и, должно быть, стучал в незапертую дверь. А может, и входил внутрь.
Буйвол на всякий случай тоже постучал в дверь. Выждал, глядя в единственное темное окошко.
Конечно, никто не отозвался.
Держа лыжи под мышкой, Буйвол вошел в дом.
Печь, натопленная утром, давно остыла. В единственной комнатке было холодно и темно. Буйвол поставил лыжи в угол возле входной двери. Вытянув руки, шагнул во тьму. Ощупью нашел в глубоком печном кармане сухой трут, свитки бересты, кремень и кресало, достал, разложил на шестке. Долго выбивал искры, озираясь по сторонам при коротких вспышках. Когда наконец-то занялся крохотный огонек и тонкая береста стала, пузырясь, завиваться кольцами, Буйвол подсунул к ней пучок смолистой лучины. Аккуратно задвинул маленький костерок в печное горло. Подсунул к огню вязанку хвороста и несколько поленьев. Долго грел руки в дыму, улыбаясь неведомо чему.
Когда разгоревшиеся дрова стали постреливать углями, Буйвол отошел от печи. Он запер дверь деревянным брусом, заложив его за вбитые в стену скобы. Для собственного успокоения проверил темный угол за печкой. Только потом положил топор на лавку, снял полушубок, сел за стол.
И заметил четыре монеты, воткнутые в щель меж досок столешницы.
Значит, действительно, кто-то входил в дом.
Кто-то из своих.
Вернуть долг.
Буйвол попытался вспомнить, кто с ним не расплатился вовремя. Таких было немало. Но он своих должников не запоминал. Если человек сказал, что заплатит за работу чуть позже, значит, так и будет.
Наверное, это кто-то из охотников. Осенью у них с деньгами туго. А вот зима для них — самая богатая пора…
Буйвол вытащил монеты, сложил перед собой столбиком.
Он бы с радостью вернул эти деньги принесшему их человеку лишь за то, чтобы тот хоть ненадолго здесь задержался.
Буйвол никак не мог привыкнуть к своему одиночеству. Живя среди людей, он говорил немного, предпочитая словам действие. Теперь же он тосковал по человеческой речи. Ему хотелось услышать живые голоса. А не шепотки призраков.
“…ты должен перестать быть собой…”
Буйвол поднялся, подошел к печи, пошарил рукой наверху, достал тряпичный сверток. Вернулся с ним к столу, сел, отодвинул столбик монет, развернул прелую мешковину. Провел рукой над россыпью монет, усмехнулся.
Кто бы мог подумать, что он здесь так разбогатеет! Оказывается, это несложно — стать богатым. Надо уехать в глушь, где не на что тратить деньги. И каждый день работать, потому что больше тут делать нечего.
Конечно, сумма не такая уж и большая. Но на эти деньги можно купить неплохую лошадь и хороший меч. Или неплохой меч и хорошую лошадь.
Эх, если бы он знал раньше, что лесоруб меньше чем за полгода может заработать на меч, разве он продал бы родной дом?
Кто знает… Наверное, продал бы…
Ведь это судьба…
Комната постепенно прогревалась. Растаял иней на дверном косяке, с лыж на пол натекла вода.
Подцепив острой лучиной кусочек печного огня, Буйвол зажег фитиль светильника. Покосился на темное окно. Представилось ему, что кто-то сейчас заглядывает в избенку с ночной улицы, следит пристально за каждым его движением.
Неприятное чувство.
Буйвол завесил окно полушубком, и сразу сделалось спокойней.
Он разогрел в печи вчерашнюю похлебку, поставив глиняный горшок на угли. Из мешка, привязанного к потолку, чтоб не достали мыши, вытащил горсть сухарей. Наломал их в тарелку, залил похлебкой. Дожидаясь, пока сухари размокнут, пересчитал свои сбережения, отложил две медные монеты, намереваясь утром сходить в деревню за свежим хлебом. Остальные деньги аккуратно завернул в мешковину, убрал на печь, сунул под самый потолок, меж сложенных там дров, высохших до звона.
В темном углу пискнула мышь, и Буйвол улыбнулся:
— В гости заглянула?
Он достал из мешка закаменевшую горбушку, жесткими пальцами отломил кусочек, бросил на пол:
— Угощайся.
Он был рад, что сегодняшний ужин пройдет не в одиночестве.
Живой серый комочек выкатился из угла. Блеснули черные бусинки глаз. Мышь совсем не боялась человека-великана. Ведь они были знакомы давно, еще с осени.
