— Знала, — шепнула я, глядя в её глаза сквозь слёзы. — Знала, мать твою так…
И тут ненависть резко дёрнула все мои мышцы. Я подсекла вампиршу так, как учила Саноте: внезапно и быстро, а потом оказалась на ногах…
Нет, я уже бежала без разбору в полутёмных переулках Роман-Сити.
По щекам струились горячие слёзы.
Сегодня я поняла, что такое по-настоящему ненавидеть, а ещё потеряла босоножки, маску и — себя. Забыла где-то там, под зеркальной витриной.
И, наверное, навсегда. Разве такое возвращается?
Говорят, что от по-настоящему умелого охотника не скрыться ни одной жертве. В каких бы джунглях она ни петляла, в какие бы норы ни пряталась, её всё равно рано или поздно найдут. Я не знаю, правильны ли эти слова или нет.
Ты просто никогда не была жертвой, Кейни.
Верно.
Верно так же и то, что я даже не хочу обернуться. И не потому, что это верный гарант того, что тебя догонят. Вовсе нет. Просто каждый раз, когда я поворачиваю голову назад, впереди меня неизменно оказывается Лал… И я не могу думать ни о чём другом, кроме этого. Того, что ждёт впереди. Хоть бы это была не…
Не надо надеяться. Надежды не исполняются никогда.
Но ведь без надежды тоже нельзя!
До этого было можно, Кейни. Так почему же сегодня нельзя? Что изменилось?
Я.
Мой бег был быстр и, насколько это было возможным, размерен. Сколько прошло времени вот такой погони? Сколько времени я слышу шлёпанье своих босых ног, биение сердца и частое, хриплое, режущее лёгкие дыхание, так и норовящее сорваться?
Не знаю. Я теперь ничего не знаю, ничего не чувствую.
Даже ненависть?
Даже ненависть.
Мне уже не хватало воздуха. А бешено колотящемуся сердцу — места.
Ну когда же это кончится?
А когда всё это началось, Кейни?
Не знаю! Господи, я уже ничего не знаю и ни в чём не уверена! У меня болят ступни, отбитые холодным асфальтом, израненные битым стеклом… Сколько же я так бегу? Когда будет рассвет в этих свинцово-серых пустых улицах?
Если оглянешься ещё хоть раз, то, возможно, никогда…
Я сбавила бег. Я задыхалась. Я хотела исступленно кричать.
Мне навстречу мягкой кошачьей походкой шла Лал. Её причёска была всё так же безупречна, треугольное лицо — улыбчиво. Ну да, вампирам же не нужен воздух, им не нужно дышать.
Но дышать нужно мне!
При каждом выдохе рёбра прорезала острая боль. Горло и носоглотка горели огнём, кололо где-то между лопатками…
Ты потеряла хватку, Кейни Лэй Браун.
Хуже — я впала в отчаянье. В глубокое раздражающее отчаянье, где нет ни дна, ни поверхности…
— А-а-а-а-а!!! — я заорала от безысходности посреди пустого предрассветного бульвара Пяти Генералов. Крик ударился о небоскрёбы и повторился, летя по городу меж стен домов. Моё горло, иссушенное после бега, потрескалось и пошло бы кровью, если б могло, а так просто вспыхнуло глухой болью.
Господи, неужели от неё никак не убежишь?!!
Она же всего лишь вампир!!!
Почему я не могу от неё убежать?! Почему она всюду?! Куда бы я ни повернула, как быстро я бы ни бежала — почему она всегда впереди меня?!
Мой крик резко оборвался на сиплой ноте. Мне больше не хватало воздуха, у меня слишком болело горло…
Лал всё так же шла ко мне. Грациозно. Неотвратимо. Пугающе.
Она не может быть проклятьем. Не может или может? Может, и именно поэтому от неё не убежать до того момента, как она сама не уйдёт?!
И помоги тебе Господь Бог, Кейрини Лэй Браун, если это так.
Я смотрела в серое небо измученными глазами, ноющими от долгих часов без сна. Когда же будет рассвет? Это дурацкое слепящее солнце, которое видит и знает всё, которое осветило тела моих родителей? Где оно?
Нигде, Кейни. Посмотри на этот серый безжизненный город, вспомни всю свою жизнь. Разве в ней было хоть когда-нибудь солнце после смерти отца и матери?
Было, должно было быть, обязано!
Ты пытаешься убедить в этом саму себя.
С востока, откуда-то из-за столбов спящих небоскрёбов внезапно раздался глухой звон старого колокола… Церковного колокола.
Я бросилась вправо, в полутёмный переулок, не жалея ни ног, ни сердца, ни лёгких, ни горла — только собственную жизнь.
А ты сама себе не напомнила мышь, которая без толку мечется в мышеловке, тщетно пытаясь отыскать выход?
Напомнила, но зато не помню, чтобы верила в Бога до того, как попала в приют. Но после того я стала в него не верить.
И ты можешь сказать, почему?
Если бы в мире существовал такой же добрый и справедливый бог, как рассказывают, мои родители были бы живы. Но его нет — есть своевольный старикашка, для которого мы не дети, а именно что рабы божьи. А над рабами издеваются, как хотят. Рабы — это марионетки, игрушки. Иногда их надо чистить, иногда они проявляют характер.
Уж не для чистки ли тогда был послан на землю этот сын божий?
Может быть, и для неё. Только люди свободны в выборе. Они верят, в кого хотят, и подчиняются, кому хотят.
А ты…
А я не подчиняюсь никому и не верю ни в кого. Я атеистка.
… Впереди расстелилась мощёная тёмным камнем площадь, посреди которой в окружении тёмно-изумрудных аккуратных газонов стояла белоснежная церковь с изящными золотистыми крестами и лепниной, стрельчатыми окошками и пёстрыми витражами…
Но теперь я запуталась и потерялась. Я уже не уверена, что всё, во что я верила раньше, и чего придерживалась, действительно существует. Я хочу теперь только одного — спокойствия.
И это говоришь ты?!
Я хочу во всём разобраться.
… В верхней башенке, просто над часами, ещё раз качнулся тёмный колокол, отбивая четыре утра. Мрачный звон прокатился по округе, ударился в небоскрёбы и полетел выше, в серое небо…
Я хочу вернуть время назад. На месяц, на год, на десять, тринадцать лет назад. Чтобы прожить эту жизнь заново и не оступиться.
… Последний удар раздался над площадью. Но в нём не было ни надежды, ни веры…
Когда я ошиблась так, что увязла во всём этом? Когда это было? Месяц назад? Десять лет назад? Когда?
Когда? Когда впервые задала себе этот вопрос, Кейни. Когда впервые усомнилась в своих действиях.
… Я всем телом налетела на двустворчатые двери, толкнула их и ввалилась в зал. Серые стены были выложены камнем и украшены каждая рядом высоких узких окон и витражей с изображением святых. Через окна проникал едва заметный рассеянный свет, падающий на красную дорожку, которая вела к огромному распятию, падающий на ряды деревянных лавок, на которых прихожане слушают мессы.
Здесь висел странный запах. Запах чего-то древнего, старого…
