Здесь висел странный запах. Запах чего-то древнего, старого…
Ты хотела сказать, неземного?
Сзади по ступеням раздались шаги.
Какая теперь разница, что я хотела?
Из последних сил я, опираясь о деревянные спинки лавок, побрела вперёд.
Мне нельзя останавливаться. Нельзя стоять на месте.
Но ведь подумай: отсюда никуда не убежишь.
По-крайней мере, я попытаюсь.
— Церковь. Очень оригинально, Кейни, — произнесла за моей спиной Лал, и её голос отразился от холодных каменных стен, но я едва ли восприняла слова. — Неужели ты думала, что я не смогу сюда зайти? Ты забыла, что мы с тобой поменялись? Я тебе — кусочек силы, ты мне — половинку души. Вот почему мы обе всё ещё можем быть здесь.
Я без сил опустилась на деревянную лавку и молча посмотрела вперёд, на распятье, на потёки крови, на терновый венец и вбитые в плоть гвозди.
Ты тоже думал, что поступаешь правильно? У тебя тоже не было сомнений?
— Милая вещь, правда? — Лал склонила голову набок, рассматривая изображение Христа.
Да, наверняка у тебя не было сомнений. Только вера в своего отца. А мне уже не во что верить. Я уже ничего не знаю, ничего не понимаю в этой жизни. Мне казалось, что я одна могу ею распоряжаться. А оказалось, нет.
Не ты одна такая, Кейни Лэй Браун.
Быть может, но среди всех я теперь — одна.
Я взглянула на потёки искусственной крови.
Что это за потребность человека в вере? В вере в того, кто в этом мире всё устроит?
Всё это человеческая слабость, Кейни, всё это…
— Что здесь произошло?
Я вздрогнула.
А ведь ты всё ещё надеешься, Кейрини. Всё ещё.
Лал громко зашипела, словно разъяренная кошка. Наверное, только инстинкты, а не какие-то остатки физических сил дёрнули меня подальше от неё и заставили отползти по холодной деревянной скамье назад, глубже в холодный свет, падающий из окон.
Да, я всё ещё надеюсь.
Священник в длинной чёрной сутане безо всякого страха или опасения шагнул вперёд, навстречу Лал. Он был стар, со множеством глубоких морщин, с серебристо-белыми, как иней, волосами, и быть может, поэтому не боялся ничего.
— Прочь отсюда, исчадье Ада! — повелительно скомандовал он и взмахнул рукой так, словно прогонял с дороги чёрную кошку. — Иначе солнце Господне обратит тебя в горстку пепла.
— Глу-у-упый старика-аш-шка-а! — яростно зашипела вампирша и указала пальцем на меня. — Эту-у девч-що-онку-у тепе-ерь с-спас-сёт разве ш-што с-сам Дья-авол!!!
Если только он умеет спасать…
Священник не взглянул в мою сторону. Он даже бровью не повёл, просто поднял правую руку и начал нараспев читать какую-то молитву, одновременно наступая на Лал.
— Я-а ещ-щё-о вернус-сь! — та, скривившись, бросила на меня последний взгляд и, развернувшись, торопливо вышла из церкви. Быть может, даже такие, как она, боятся молитв и солнца.
Я закрыла глаза и почти обмякла. Спасибо тебе, Господи! Спасибо!
Господи? Теперь ты в него веришь?
Я не знаю… Честно, не знаю. Я теперь не уверена ни в чём…
Время шло. Тихо, почти неощутимо, и я не могла сказать, сколько минут было в каждом его шаге…
— Сколько лет я в этой церкви, но впервые вижу вампира, который смог ступить под священный свод, — наконец произнёс священник, тем самым заставив меня приподнять тяжёлые ноющие веки. — Получилось прямо как в дешёвых американских фильмах, прости меня Господи, но это так.
Да, получилось как в американском боевичке. Вампир и служитель церкви.
Свернувшись клубочком на жёсткой скамье, я посмотрела в его серо-голубые глаза. Старость, казалось, должна была заставить их выцвести, но они наоборот, оказались насыщены цветом. А может, это просто была вера. Чистая, незамутнённая и вечно молодая вера. Не знаю. Ясно только одно: у меня таких глаз не будет никогда. Просто я не способна вот так безоговорочно верить в то, чему не вижу доказательства. Быть может, после смерти родителей я вообще не способна верить во что бы то ни было.
— Почему она гналась за тобой, дитя моё? — ласково спросил священник, садясь на край той скамьи, где устроилась я. И у меня даже мысли не возникло отодвинуться: он держал расстояние. Как раз такое, чтобы мне было свободно, и чтобы я в то же время ощущала его присутствие.
— Она говорит, что является частью проклятья моего рода, — хрипло ответила я. Священникам нет смысла лгать: они это чувствуют. Священникам можно рассказать всё: единственный, с кем они потом поделятся впечатлением, это их бог.
А ещё, Кейни, тебе просто надоело молчать, признайся.
Признаюсь: мне просто надоело молчать.
— А ты знаешь, что это за проклятье?
— Нет.
Свет, падающий из окон узкими потоками, холодил душу.
— Совсем?
— Совсем, святой отец.
— Зови меня Вильямом.
— Хорошо, отец Вильям, — я положила голову на жёсткую деревянную спинку и продолжила смотреть в серо-голубые глаза. Я просто чувствовала, что могу рассказать этому человеку всё на свете и потом не пожалеть об этом.
Священники, как поговаривают, ещё и хорошие психологи, хоть и не любят, когда их так называют.
Во мне ещё остался цинизм, странно…
Но ведь не божий же это дар — располагать собеседника к откровенной беседе?
— Она укусила меня и теперь пытается довершить всё остальное, отец Вильям.
— Я слышал всё, что она произнесла своим скверным языком в этих стенах. И поверь мне, дитя моё, если ты говоришь так, то я понял гораздо больше тебя.
Моргнув, я удивлённо посмотрела на него, но он отрицательно покачал головой:
— Если ты не знаешь всего, дочь моя, значит, на то воля божья. Значит, он пытается оградить тебя от этого.
— Не смотря на то, что я в него не верю? — в моём голосе было то ли удивление, то ли недоверчивость, то ли ещё что.
То ли презрение, Кейни. Простое презрение.
— Даже не смотря на то, что ты в него не веришь, — глубоко кивнул святой отец. — Жизнь не всегда подвластна Его воле и может затушить в любом человеке огонь веры.
— Почему Вы не убеждаете меня в том, что Он есть? — удивлённо спросила я.
— Потому что моё скромное дело — служить Ему, а не убеждать Его детей. Если ты не веришь в Него, дочь моя, то это ещё не означает, что Его нет, — мягко произнёс отец Вильям. — Я могу помочь тебе, выслушать тебя, но убеждать не стану — это своего рода насилие. А всяко насилие противно Ему.
— Я первый раз вижу такого священнослужителя, как Вы.
— А много ли ты их видала? — улыбнулся святой отец.
Всё в этом мире относительно.
— Смотря что Вы подразумеваете под словом «много», — ответила я. — Мне в жизни хватило, чтобы разувериться во всём.
