— Сфоткай нас.
Я нашла у телефона нужную опцию и щелкнула их пару раз.
— Спасибо, — сказала Орхидея, а потом, когда вставала с колен, пошатнулась и оперлась на шезлонг. И вдруг стала стройной девушкой с роскошной грудью и с длинной гривой волос.
— Обалдеть! — вскричала я. Так вот о каком шезлонге беспокоилась мать Мелиссы!
Я хотела сфоткать парочку на шезлонге еще раз. Но Орхидея вскинула руку, закрываясь:
— Не фоткай! — и быстро поднялась с шезлонга.
— Но это так забавно! — воскликнула я, веселясь.
— Боюсь, тогда он не будет меня любить в настоящем виде, — тихо сказала мне Орхидея, взяла у меня фотоаппарат, рассмотрела снимки. — Шикарно.
А атлет уже поднялся — и стал тем Николаем, с которым мы были знакомы — с брюшком, седой бородкой и румяными круглыми щеками. Пусть так он выглядит не идеально, зато намного милее и симпатичнее.
Интересно, а топ-модели и культуристы остались бы теми же, если б сели на этот шезлонг? Они ведь и так идеальны.
Хм, а как бы выглядела на этом шезлонге я сама? Наверное, стала бы на десять-пятнадцать сантиметров выше, с тонкой талией и красивой формы бедрами, и волосы попышнели бы, наверное.
— Хочешь, приляг туда, а я тебя сфотографирую, — сказал Бондин.
Кажется, я слишком долго пялюсь на шезлонг, да еще, поди, взгляд мечтательный.
— Лучше ты туда сядь, — сказала я.
Я ожидала, что он отнекается. Но он сказал:
— Хорошо. — Достал свой сотовый, показал, куда жать, и сел на шезлонг.
И почти не изменился. Только волосы потемнели и красиво улеглись, и челка стала набок, модная.
— Ты почти не изменился, — сказала я недоуменно, опустила поднятый для съемки телефон.
— Ты будешь щелкать или нет?
Я щелкнула. Что за ерунда. На фото у него волосы отобразились по-прежнему рыжими и всклокоченными. Да еще фон слегка серебрился. У него что же, фотокамера как гляделка работает?
Я подошла к нему и дала телефон, ничего не понимая:
— Ты не такой сейчас. Почему он не видит этого? — имея в виду, разумеется, мобильник.
Бондин взял его, что-то там нажал:
— Он видит больше, чем следует. — Инспектор вернул аппарат мне: — Щелкни еще раз.
— Как это — больше, чем следует?
— Там меняются настройки. Он может видеть и слышать и магическую реальность, и простую.
— Хорошая техника, — сказал Николай.
Я сфотографировала Бондина еще раз. На этот раз снимок показал его с красивой прической.
Я отдала телефон Денису.
— О, — сказал он.
— Что? Жалеешь, что не получился культуристом?
— Нет, — сказал он. — Что волосы другие. Но это даже интересно.
Все обступили Бондина и заглядывали в его телефон.
— На тебя не действуют чары шезлонга? — удивилась Орхидея.
— Действуют, — улыбнулся Бондин.
— Тогда почему ты не изменился? — спросила я.
— Дзен, — сказал Бондин.
— Чего?
— Я стараюсь воспринимать себя таким, какой я есть, — сказал он.
— Только волосы тебе не нравятся? — спросила я.
— Видимо, нет, — сказал он. — А я думал, что да.
Все засмеялись.
— Так он показывает, каким бы человек хотел быть? — спросила я.
— Похоже на то, — сказал Бондин. — Мне встречались другие предметы с такими же свойствами. Зеркала чаще всего. Бывают еще окна, но это реже. А вот стекла автомобилей — частенько.
Я представила: едет такая роскошная девушка за рулем, все ей сигналят, дорогу уступают, а там сидит себе старушка и посмеивается.
— В основном они запрещаются, — сказал инспектор, — потому что слишком легко выдают колдовство.
— А почему ведьмы хотят скрываться? — сказала я. — Могли бы объединиться с людьми, открыться всему миру. Все бы так обрадовались, что магия существует на самом деле! — Я показала на Николая: — Что Дед Мороз существует на самом деле!
— А это и так все знают, — сказал Николай.
Он правда так думает? Я с недоверием посмотрела на него.
— Ну, им просто неудобно в этом признаваться, — сказал он. — Наверное.
Ладно, зачем разочаровывать такого милого человека. То есть Деда Мороза.
— Чтобы люди нас использовали? — поморщилась Мелисса.
— Н-ну, — нерешительно сказала я, — почему сразу использовали.
Из дома вышел отмывшийся от крема Миша и встал у дверного проема, скрестив руки на груди.
А Бондин говорил:
— В тринадцатом веке Магический орден, который стал впоследствии Министерством, был не так силен. И часть магов решила нарушить закон о тайне и больше не прятать свои способности. А потом были три века истребления. И пострадали в основном люди, потому что маги, сама понимаешь…
Конечно, понимаю. Магу — что? Он наделает фокусов, пустит пыль в глаза, возможно, даже в буквальном смысле, и улизнет.
— Но сейчас, — возразила я, — люди стали более цивилизованными.
— Разумеется, — покивал Денис. — Они очень цивилизованные, пока не столкнутся с кем-то не таким, как они сами.
— Ну, не все же, — неуверенно сказала я.
— Проведи маленький эксперимент, — сказал Денис. — Надень боа из оранжевых или синих перьев и пройдись по улице.
— Но маги не носят боа, они выглядят вполне нормально, — сказала я.
— Маги хуже, — усмехнулся Денис. — Они могут превратить любого в боа. Если он их оскорбит. Так что тут скорее вопрос безопасности людей, а не магов. Как всегда.
— Тем более что все ведьмы, они сте… — начал Миша, а мы — все три ведьмы — поглядели на него так, что он замолчал.
— Что — ведьмы? — сердито спросила Мелисса.
— Ну, — замялся Миша, — они все немного стервозны. Им слова поперек не скажи. И вообще, что хотят, то и творят. Что в голову взбредет, то сразу — раз, и получают.
— А тебе завидно? — спросила Орхидея.
— Вот еще, — насупился Миша.
Меня осенило:
— Просто рядом с ведьмой ты чувствуешь себя слишком обычным?
— А что — разве не так? — встрепенулся он. — Ведьмы вечно всеми помыкают. И строят из себя каких-то королев! — Он повернулся ко мне: — Ты вон как изменилась!
— Как я изменилась? — спросила я.
— Да чего ты только сегодня со мной не сделала!
— Так не вел бы себя как свинья!
— Да обычная девушка просто — ну что? Дала бы пощечину да разревелась, а вы, ведьмы, издеваться начинаете!
— А я? Разве я над тобой издевалась? — жалобно проговорила Мелисса.
Ну а я накинулась на Мишу:
— Ты хочешь, значит, чтобы я ревела, когда ты с другой целуешься?!
Он аж заслонился руками. Ага, нового веника боится, или что я чего и похлеще могу наколдовать!
— Да пошел ты, Миша, — сказала я устало. — И как я раньше не разглядела, какой ты кретин.
