– Ну и что дальше? – В голосе разбойника уже слышалось откровенное раздражение.
Ар-Шарлахи огляделся. Слева пламя подтекало к самым скалам, извергая в рассветное небо клубы тяжелого черного дыма. Справа берег был относительно чист, но там дорогу перекрывали все те же трубы, правда, уже не серебристые, а обуглившиеся.
– Лестницу на борт, – негромко приказал Ар-Шарлахи и, спустившись по веревочной снасти, пошел вниз по пологому склону. Поколебавшись, выбрал место, где трубы почти ложились брюхом на песок, и обернулся к «Самуму».
– Делаем насыпь. Будем переваливать на ту сторону… С насыпью провозились все утро. Грозно-алое солнце вставало, путаясь в клочковатых извивах черного дыма. С моря потянуло слабым ветром, стало трудно дышать. Наконец «Самум» медленно переполз через трубы и двинулся вдоль берега. Море засияло, распалось на цветные пятна, яркие даже сквозь бурлящую в воздухе гарь. Зеленоватое ближе к берегу, оно становилось вдали насыщенно-синим, а возле самого горизонта простерлась нежно-бирюзовая полоса. Команда вновь притихла. Оказывается, настолько оно было огромно, это море, что даже пожар и дым представлялись теперь по сравнению с ним ничтожно малыми. Что уж там говорить о «Самуме», а тем более о себе самом!..
Ар-Шарлахи уже несколько раз пытался вызвать Улькара, но металлическая черепашка Кахираба отзывалась лишь обычными шорохами, щелчками да потрескиваниями. Однажды, правда, померещился голос государя, пытающийся пробиться сквозь этот шум, но, видимо, только померещился…
Навстречу «Самуму» несколько раз попадались обугленные подобия небольших металлических кораблей без мачт и на очень маленьких колесах, обычно сгоревших по самую ступицу. Человеческих тел нигде видно не было, и это настораживало: может, и впрямь все убитые канули в море?.. А пройдя не менее полутора тысяч шагов, «Самум» миновал впоровшийся в песок хвост железной птицы. Вскоре песок, с шорохом стелющийся под измаранные колеса, стал чист, звуки пожара остались за кормой, слышны были только вздохи и шипение набегающих на берег волн.
Ар-Шарлахи приказал взять левее, и корабль начал потихоньку приближаться к линии прибоя. Остановились, когда до воды осталось не больше полусотни шагов. Покинуть вслед за главарем борт «Самума» осмелилась одна Алият, да у и та прошла полпути, дальше ей стало страшно. Сгрудившиеся у борта разбойнички в напряженном молчании смотрели, как Ар-Шарлахи осторожно, шаг за шагом, подступает к белым влажным кружевам пены на гладком сыром песке. Ждали, вероятно, с содроганием, что высунется сейчас из моря навстречу отчаянному их главарю костлявая рука (синяя, скользкая) – и…
Не дождались. Ар-Шарлахи нагнулся, тронул кончиками пальцев сырой песок, покрытый какими-то радужными разводами, клочья пены… Вода… Просто много воды… Выпрямился, всмотрелся. Нет. Конечно, нет… Арегуг был и прав, и не прав. Он никогда бы не осмелился так сказать, если бы сам хоть раз увидел море.
Сменившийся ветер дул теперь на сушу, заволакивая дымом путь, которым только что прошел «Самум», и обнажая какие-то торчащие из воды постройки, окруженные гонимыми к берегу озерцами пламени. Чернели несколько рядов свай, довольно далеко уходящих в море, и еще завалившийся набок корпус с мачтами, но без каких бы то ни было колес. Неужели?.. Да. Корабль. Морской корабль…
Следующая волна ухнула особенно громко, и в следующий миг Ар-Шарлахи с ужасом почувствовал, что ноги его по щиколотку оказались в холодной воде. Сзади взвизгнула Алият. Охнули на «Самуме». Волна наконец схлынула. Ар-Шарлахи попятился, ошеломленно моргая, потом переждал сердцебиение и осмотрел с опаской мокрую полу балахона. По белой ткани расплывались какие-то черные потеки.
Опять нефть?..
– «Ибо вода в море прозрачна, как бы слеза праведника…» – язвительно процитировал он. Хотя… Может быть, и была прозрачна, пока не явились «разрисованные»…
Отступил еще на шаг и обернулся.
– Пойдем дальше, – бросил он, направляясь к замершей Алият. – Здесь воду брать нельзя. Грязная…
Воду черпали кожаными ведрами и передавали по цепочке. Черпал, естественно, Ар-Шарлахи. Разувшись и подоткнув полы, он зашел в море по колено. Наполнив ведро, передавал его стоящей у кромки Алият, бледной и все еще вздрагивающей, когда какая-нибудь дальнобойная волна охватывала влагой щиколотки. Ард-Гев (он стоял третьим в цепи) в таких случаях отпрыгивал, часто роняя ведро, Алият же отпрыгивать было бесполезно.
Кроме нее, да еще, разумеется, Ар-Шарлахи, ступить в море так никто и не рискнул. Ведра передавали из рук в руки с превеликой осторожностью, пытаясь по возможности уберечься от брызг, но разве от них убережешься! Вскоре кто-то облил себе кисть руки, и работу пришлось прервать, потому что пострадавший закатывал глаза, хватал воздух ртом и в ужасе тряс мокрой пятерней. Хорошо хоть не кричал, дыхание сперло.
– Ну все теперь, – говорили ему с ухмылками. – Хваталка у тебя теперь бессмертная будет. Сам помрешь, а она еще того, поживет… На пальчиках побегает…
Глаза у шутников, однако, были тревожны. Тем не менее работа брала свое. Брызг боялись все меньше и меньше, а к вечеру уже кидали ведра с таким остервенением, что нитки сухой ни на ком не осталось.
– Горькая какая-то… – бормотали, слизывая капли с губ. – И соленая… Понятно, почему здесь ничего не растет…
На закате бочка в трюме была полна до краев. Ее закрыли дощатым диском и тщательно залили кромку смолой. Можно было пускаться в обратный путь, но Ар-Шарлахи предпочел дать наконец команде отдых. Никому, однако, не спалось. Подогретые двойной порцией вина, разбойнички выходили на палубу, некоторые даже слезали по веревочной лестнице на песок и бродили вокруг корабля. Но таких нашлось немного, слишком уж страшно было ночью у моря. Разбойничья злая луна сияла и дробилась в воде, чуть ли не лезла на берег.
– А я понял, – мрачно сообщил кто-то, видать, самый умный. – По этой дороге они на луну и уходят…
– Кто?
– Да мертвые. Потому их тут и нету…
Караван досточтимого Хаилзы не принимал участия в гибельном сражении при Ар-Нау. Гибельном для обоих противников. Еле отбившись от мятежников Ар-Аяфы, а затем и от мятежников Ар-Льяты, Хаилза разминулся с почтовой каторгой (что в ту пору было обычным делом), и поэтому указ государя, повелевающий всем караванам примкнуть к армаде, идущей покарать мятежную Пальмовую Дорогу, остался ему неведом. Собственно, это и спасло досточтимого. Предоставленный самому себе, он повел оба своих корабля по цветущим после неслыханного ливня пескам на Зибру, и нужно сказать, что подоспел вовремя. Мятеж в Зибре был, как известно, подавлен с особой жестокостью, и досточтимый Хаилза принял в этом далеко не последнее участие.
