В нашем направлении летят мечи, топоры и разная мебель эпохи Возрождения, она же Ренессанс.
Сияние крестика останавливает их полет на полпути, и они падают на пол, звеня и высекая искры из хрусталя.
С глухим скрежетом отпадает дужка у замка.
Потирая освободившиеся руки, Ламиира озирается в поисках оружия.
Обрушиваю удар копыта на замок, которым закреплены оковы ангела-истребителя Эя. Он – наша единственная надежда. Может, я чего-то и недопонимаю, но он не так прост, каким хочет казаться. Не в каждых устах имя Господа производит такой эффект в аду. Я-то ори сколько угодно, хоть оглохни от собственного крика,- ну подрожит земля, вороны с деревьев слетят – вот и весь результат.
Гвардейцы, подкрепленные силами легионеров, окружают клетку и начинают продвигаться вперед, медленно, но верно сокращая разделяющее нас расстояние.
– Скорее!
Брызжет во все стороны разбитый металл. Лишившись удерживающих оков, ангел безвольно сползает на соломенную подстилку клетки. Магия черных веревок слишком сильна и слишком проста, чтобы можно было противостоять ей. То, что он смог превозмочь ее и выкрикнуть несколько слов, даже единожды,- уже чудо.
Фыркнув, рогом поддеваю колдовскую веревку. По ней пробегает хоровод искр, и она медленно опадает, повиснув на крыльях.
Застонав, ангел прикасается к цепям, все еще удерживающим ноги, и те рассыпаются горсткой ржавчины.
– Я пошел.- Сделав ручкой, черт незаметно исчезает.
В этот момент Сатана ударяет кулаками в пол. Воздух стонет, хрустальные полы покрываются густой сеткой трещин. Сеяние крестика тускнеет, и адские орды бросаются на нас.
– Стойте! – Ангел-истребитель повелительно поднимает руку.
«Да что ты с ними разговариваешь?» – хочется крикнуть мне. Но единороги не говорят на человеческом языке. Они по-своему мычат.
Демоны замирают.
– Господи! – воззвал Эй.
Затряслись стены, заходили ходуном полы, сунувшаяся было в двери гаргулья поспешно замерла. Скульптурным изваянием самой себя.
Лишь Сатана, в своей безумной ярости лишенный страха, превратился в трехглавого ужасного зверя. Одна голова – бычья, с огромными рогами и слепыми глазницами; вторая – змеиная, с источающими кипящий яд зубами и третьим глазом во лбу; третья – человеческая, с сифилитическим провалом на месте носа и вертикальным разрезом оранжевых глаз.
– Смерть! – в три пасти ревет Владыка ада, разбрасывая демонов в стороны.
Противостоять ему в его собственном дворце невозможно, поэтому, выпрыгнув из клетки, расшвыриваю минотавров и впрягаюсь в одну из опустевших лямок.
– Смерть!
Ледяные иглы впиваются в круп.
Заржав, изо всех сил тяну лямку, срывая с места воз. Скользят по мрамору копыта, дрожат от чрезмерной нагрузки мышцы. За спиной мечутся молнии, взрываясь и заполняя воздух запахом озона, таким сладким после разъедающей носоглотку серной вони. Хлестко бьют порывы ледяного ветра. Пылают портьеры, занявшиеся от упавших свечей.
– Смерть! – Беснующийся Сатана взмахнул когтистой лапой.
Задетая клетка наклоняется, грозя перевернуться, но я рывком возвращаю ей устойчивость. Еще рывок.
Со скрипом раздавив окаменевшую гаргулью, начинают закрываться створки ворот. Видимо, стражники сообразили, что главное – не дать нам вырваться за пределы Пандемониума.
Еще рывок. Отбросив в яростное пламя огненной геенны вставшего на пути многорукого великана, несолидно заверещавшего фальцетом, тяну за собой телегу. Торчащие во все стороны прутья со скрежетом вспарывают золотое покрытие ворот, выворачивая драгоценные камни невиданной чистоты и размера. Те с грациозностью обычных булыжников хрустят под цельнодеревян-ными колесами, обитыми по ободу стальной полосой.
Рывок, но сходящиеся ворота намертво заклинили клетку, зажав с боков.
Отчаянно реву, с тоской взирая на неторопливо ползущий вверх подъемный мост. Покрывающий его поверхность хрусталь горит в отблесках вечного огня.
Под ударом Сатаны телега трещит и рассыпается на части. В его когтях остается покореженный верх.
От неожиданно возникшей слабины падаю на колени, лишившаяся задней колесной пары телега поддает мне под зад, и мы вылетаем из ворот, словно пробка из бутылки шампанского, которую ударили в дно ладонью.
– А-а-а…
Последнего удара о мостовую телега не пережила – распалась на готовые к растопке дрова.
Хлопнув створками, закрылись ворота Пандемониума.
Поднявшись на дрожащие ноги, мы обернулись на разбегающихся во все стороны демонов и недоуменно переглянулись – неужели это все?
Подъемный мост, жалобно застонав, упал. Мы вновь повалились на хрусталь.
– Сколько можно?! – возмутилась Ламиира, потирая бедро.
Ливия, добравшись до меня, зарылась лицом в густую гриву.
– Нужно идти.- Торопя нас, Добрыня тянет за руку Лелю.
– Смерть!!!
Выбитые створки ворот, переворачиваясь в воздухе, словно разделенная пополам бабочка, пролетели над нашими головами и, вырвав из мостовой несколько хрустальных плит и проломив ажурные перила, рухнули в пламя геенны огненной. Только расплавленный металл брызнул в стороны, словно из мартеновской печи, да дымок заклубился.
Показавшийся в проеме, чернеющем на месте врат Пандемониума, Сатана имел облик поистине ужасный. Уж на что изобретательны создатели шуттеров и квестов, но такое…
– Смерть! – с потрясающей периодичностью проревел он и попытался просунуться в проем.
Едва одна из голов высунула наружу серпообразный нос, как содрогнулась земля. Вздыбилось багровое небо, замерло пламя геенны огненной, ударил крупный град, скатываясь к ногам Сатаны.
Он замер, словно налетев на преграду.
А градинки, прилипая одна к одной, сплавились в однородную ледяную глыбу.
Рванулся Сатана, ударил крыльями, но лишь крепче стал лед, лишь сильнее его хватка. Сквозь него просматриваются тела полностью вмерзших в нее демонов, бесов и прочей челяди.
Небо прояснилось. Последние, особо увесистые градины скатились к ледяной глыбе и вмерзли в нее.
Взревел Сатана.
Задрожали стены Пандемониума, завыли мелькающие в толще пламени геенны огненной призрачные тени.
Ударил Владыка ада крыльями, пытаясь вырвать вмерзшее по пояс тело из ледяного монолита. Но на хрупкой ледяной поверхности не появилось даже трещинки.
Поднялись в небо обсидиановые гаргульи, пронзительно пища, но попытки напасть на нас не предпринимая.
– Не один день понадобится, чтобы растопить его,- заметил Добрыня Никитич.
Не дни – годы,- поправил ангел-истребитель, не скрывая довольной улыбки.
