за сбитнем. Вейлин присел заново перебрать стрелы в колчане. Сплошь бронебойки с железками, как гранёные шилья. Искать плоть в щёлках броней, заглядывать под кованые дуги наглазий… Меткостью Вейлин не уступал почившему батюшке. Только старый Гволкхмэй когда-то глотнул зелёной извини и с того ослеп, а Вейлин был зорок и бодр. Все его стрельные перья были на́свеже поваплены красным. Белый лепесток сохранила лишь та, что вырезали из мёртвого Смешки. И ещё другая стрела лежала отдельно. Смешкина, испоровшая батюшку. Вейлин держал под рукой обе. Для Сеггара. На случай, если воевода не свалится от одной.
…Может, дружина успела незримо миновать засадчиков? Может, давно пора трубить в рог?..
– Бодрился поморник, а всё до ястреба далеко, – бормотал Вейлин.
По склону гуляли вихри, каких Югвейн доселе не видел. Они разрывали и сплачивали серо-белые клубы, воздвигали и рушили образы, полные смысла. Начальный сокольник засмотрелся на крутящиеся столбы. К небу шествовали тени давно сгинувших великанов. Югвейн не сразу повернул голову на чей-то сдавленный то ли вздох, то ли всхлип.
…А когда посмотрел…
С дороги перед началом подскального хода сползал клок густой тучи, потерянный унёсшейся бурей. Оттуда, из редеющей пелены, на кайденичей в невозможном беззвучии наступала дружина. Боевым клином, при полном доспехе, с оружием наголо. Вилось над шлемами знамя, вынутое из чехла. Осеняло витязей серыми крыльями морской птицы, а может, царского симурана. А в самом челе клина шагал воевода. С длинным косарём, изготовленным к замаху. В неуязвимой броне. Железное изваяние, ожившее для битвы.
Никто не кликнул, не свистнул…
Вейлин, собиравшийся вдругорядь ну́кнуть дозорного, будто обмер. Медленно-медленно тянул одну руку к споло́шному рогу, другую за луком и стрелами. Не мог внятно мыслить, не умел решить, что первей надобно. Заворожённо смотрел на Сеггаров меч…
Югвейн увидел, как едет по верёвке дозорный… скользит и соскальзывает…
Страшный вопль из-за края плеснул холодной водой.
Очнувшийся Вейлин подхватил стрелы, обнаружил, что лук не налячен, судорожно перегнул тугую кибить…
Югвейн бросился мимо боярина. Прижал к губам рог. Позыв раздался не пойми какой, вовсе не тот, о коем сговаривались. Вняли засадчики? Радеют?.. Глубоко внутри Югвейн понимал: нет разницы.
Уже нет.
Всё катилось не так, как замышляли.
Пока метались стрельцы, пока толкали друг дружку, сеггаровичи продолжали идти. Клином, сдвинув щиты. Югвейну безумно подумалось: а если выбежать перед ними… попытаться слово сказать…
Вейлин выстрелил.
В Сеггара, как мечтал.
Шагов с двадцати.
Совсем не той стрелой, но уж какую нашарил.
Движение косаря увело визжащее железко вверх, в каменный свод.
– Хар-р-га!
Это, поди, не окаяничей, пришедших с гуслями и беседой, в пустом дворе на выбор стрелять… За щитами ответным созвучием пропели струны-тетивы. Начали погребальную песнь. Рядом запрокинулся алый кафтан. Югвейн уставился, не узнавая лица. Видел лишь пернатое древко, выросшее посреди лба. Ещё два алых клочка, пригибаясь, порскнули мимо, взадь.
– Стой!.. – крикнул Югвейн и сам себя не услышал.
Знамя, которым Вейлин хотел кутать ноги батюшке на погребальном костре, неотвратимо плыло вперёд.
– Хар-р-га!
Латный клин ткнулся в узкий проход, где по мысли молодого боярина был обязан сломаться. Царская даже не сбавила шага. Взмах!.. Страшный косарь просвистел, как колун. Разом снёс полсажени льда. Несколько секир довершили пролом, алкая настоящего дела. Мозжить плоть! Не ледяные белые брызги метать – кропить горячим багрянцем!
Кругом Вейлина всё же сплотился десяток соратников. Самых верных, а может, не гораздых понять, что едва начавшийся бой был проигран. Руки заученно хватали из колчанов стрелу за стрелой, но железки ломались на кованой чешуе Сеггара, вязли в щитах. Не могли ничего найти под кожаными налатниками, крашенными червецом.
Пройдя защитный торос, клин распахнул крылья от капельников до стены. Оскалился лезвиями рогатин. Голос Сеггара породил хрипатое эхо:
– За кровь окаяничей, за раны брата нашего Сиге!
Туча позади дружины вдруг пошла волнами, взвыла на два нелюдских голоса. Так кричат, когда под ногами рушится твердь. Перевал качнуло, пошёл рокочущий гул, надолго похоронивший все возгласы. Это засадчики услыхали рожок и сбили подпоры, но перестарались. Или просто кон пришёл неминучий. Разбуженная гора заворочалась под многолетним ледяным спудом. Вправду повела плечиком, избавляясь от лишнего.
Сбросила какое там вежу крепостную – целый город с теремами, слободками и кремлём…
С двумя жителями.
Сеггаровичи ухом не повели. Однажды к ним пришло на выручку море. Теперь, по подсказке небес, замолвила словечко земля.
Из-под щитной стены вытекла струйка серебристой позёмки. С неистовым смехом прянула к Вейлину. Оборотилась то ли волчицей, то ли бешеной девкой при долгой белой косе, при двух кулачных топориках.
Увидеть её Вейлин увидел. Осмыслить – времени не хватило. Ни удивиться, ни стрелой взять, ни кибитью с горя огреть. Хлестнула тетива, рассечённая пронёсшимся срезнем. Плечи мощного лука вымахнули вперёд, хрустнули, изломились с разгона. Пала наземь бесполезная рукоять. На ней медленно ослабила хватку пясть, разлучённая с локотницей. Мёртвый Вейлин ещё стоял, в десять ран брызжа кровью и не понимая, что умер, а два проворных топорика в тонких руках уже мчались дальше, полосуя весёлой чертой, одним вьющимся резом смертных письмён.
Как свалился Гволкхмэев сын, Югвейн не видел. Узрев самое начало расправы, он испытал даже не страх, тут было иное. Его просто смело, подняло и помчало. Ноги обрели собственный разум, взялись спасать глупую голову. Щербатая тропа пролегла скатертью. Кайденич бежал, не чуя веса кольчуги. Обгонял тех, кого недавно тщился остановить.
Вослед тягунам летели стрелы и поношения. Югвейн мог поклясться: ему вспоминали Пропадиху и то, как ловецкая рать не пошла на выручку Гайдияру. Лёгкие рвались в груди, сердце выпрыгивало из горла. Царские стреляли не часто, но беспощадно. Алые кафтаны один за другим посовывались наземь, пока уцелевшие не вбежали за поворот.
Тут начальный сокольник рухнул врастяжку, хоть ярость сеггаровичей и миновала его. Грудь стонала надсадой, в глаза текло, одежда липла к телу, как в мыльне. Полверсты с перевала вычерпали больше иного дня на охоте. Всё же страх подгонял. До крепости с её надёжными стенами ещё бежать и бежать, а лютые царские – вот они. Высунься посмотреть, больше ничего не увидишь.
Где-то высоко, там, где на Громовом Седле ворочалась туча, Югвейна решили поторопить. В поворот, казавшийся безопасным, влетела стрела. Не чудом влетела, не прихотью ветровых струй. Кто-то, владевший луком на посрамление Кайденам, уметил в нависшую скалу. Так, чтобы стрела, вильнув, пошла за по́гиб дороги. Лишний раз пугнула бегущих, а повезёт – кого-нибудь пригвоздила.
Это почти удалось. Стрела звякнула в шаге от головы Югвейна. Лицо больно посекло осколками льда. Древко лопнуло от силы удара. Кайденич узнал красные
