— Если бы ты знал, чем ты хочешь владеть, ты пришел бы в ужас, — ответил Джонс. — Но грязь пристает только к гнилой душе. Здоровая душа ее отталкивает. Ты остался человеком, вот и все. Поэтому ты не смог бороться с Карлом, когда он взял вас в плен. Ты по-прежнему будешь видеть ауры других людей, но это все, к чему у тебя есть способности. Возможно, это последствия войны, когда мы все нахватались всякой дряни.
— Прости, — сказал успокоенный Ирвинг.
Крэк молча кивнул.
На самом деле младший Тачстоун был и прав, и неправ. Крэк не мог «отобрать» у него способности. Видоизмененную ДНК не свернешь обратно. И бой с Карлом Ирвинг проиграл не потому, что его душа была гипотетически здоровее, а потому, что выпил банку пива перед тем, как отправиться на эту битву. Алкоголь очень сильно ослаблял контроль над энергетическими каналами. Даже такой опытный эллорит, как Крэк, в пьяном виде начинал вязать кружева из чугунных качелей и валить деревья. Джонс знал, что его рассуждения о чистой душе окажутся созвучны той идеологии, которую успел вложить в голову Ирвинга ловкий священник. И что эта созвучность успокоит младшего Тачстоуна.
Но Ирвинг абсолютно точно почувствовал, что Джонс разрушил в его ауре каналы управления потоками энергии.
Однажды Лоту за большие деньги удалось достать схему внутренних помещений замка Быка. Это был один из первоначальных чертежей, сделанных еще Щемелининым. Лот выучил его почти наизусть. Однако же он понимал, что Суетин, а затем и Карл вполне могли произвести некоторые перепланировки. Все же, Лот надеялся, что даже если это произошло, никаких радикальных изменений в общий план внесено не было. Меньше всего ему захотелось заблудиться в замке, а в перспективе — натолкнуться на кого-нибудь из людей Шмеллинга. Голова Карла в руках Ирвинга не располагала к диалогу с таможенниками.
Но все прошло благополучно. Зрительная память не подвела Лота. Тачстоуны и Джонс выбрались на обзорный балкончик. Он находился над восточными воротами замка Быка. Балкончик был рассчитан человек на пять, не больше. Оградой ему служила легкая решетка. На ней пышно и вечно цвел вьюнок. Его раскидистые лозы и крупные цветы были выкованы из того же чугуна, что и прутья ограждения. Так же на балкончике обнаружилось кресло и небольшой столик. Видимо, покойный Карл любил просиживать здесь вечерами, любуясь видом. И он того стоил.
С балкончика были прекрасно видны даже руины церкви Благовещенья, не говоря уже о большой площадке перед мостом. Мост сейчас был поднят. Площадка, как и предупреждал Крэк, оказалась заполнена людьми. Даже в сумерках было заметно, что это не просто горожане. Темные рясы не оставляли никаких сомнений в том, что перед замком Быка собрались монахи. Крупную фигуру отца Анатолия, которую Лот узнал даже с такого расстояния, окружала полоса почтительной пустоты.
— Он привел людей на смерть, — пробормотал Крэк.
В этот момент и Лот понял, что монахи под руководством отца Анатолия собрались здесь для штурма замка Быка. Попытка действительно была смехотворной и была обречена на провал.
— Карл не стал бы стрелять по безоружным, — ответил Лот.
— Да брось ты, — презрительно обронил Ирвинг. — Ты слишком хорошего мнения о нем.
Лот хотел ответить, но тут толпа на берегу заметила их и взорвалась громкими криками. Старший Тачстоун повернулся лицом к людям и поднял руку, требуя тишины. Каковая немедленно воцарилась. Воспользовавшись моментом, отец Анатолий крикнул:
— А где упырь и ведьма?
Лот взял Крэка за ту руку, в которой Джонс держал связку мертвых голов, и поднял ее.
— Этот парень одолел упырей! — бросил Тачстоун в вечерний сумрак.
Ответом ему были радостные вопли.
— Нашего героя зовут Кирилл Иванов. Он спас не только нас, но и весь Новгород! — продолжал Лот. — Я назначаю его представителем нашей области в совете Конфедерации! Если он справился с такими тварями, то уже чиновников точно одолеет!
Толпа одобрительно заворчала, послышались смешки.
— Вынесите тела ведьмы и упыря, мы сожжем их, как следует! — крикнул отец Анатолий в ответ. — И книгу проклятую тоже сожжем!
— Ждите, мы выходим! — гаркнул Лот.
Джонс и Тачстоуны покинули обзорный балкончик.
— Где их тела? — спросил Лот у Крэка.
— В таком зале… ну, там еще обои из шелка, — ответил Джонс.
— Понятно, — пробормотал Лот. — Тогда нам здесь налево.
Когда троица вошла в зал, Лот осведомился у брата:
— А откуда отец Анатолий знает про книгу? И вообще, как он и его молодчики оказались здесь?
— Перед тем, как мы вылетели из дома, я позвонил ему и все рассказал, — ответил Ирвинг. — Ты в это время возился с ракетами. Я решил, что он должен знать. Мы могли погибнуть, и кто-то должен был повести народ против упырей.
Лот покачал головой, но промолчал.
Георгий Лубенец был матёрым журналистом и редактором «Новгородских ведомостей». В субботу вечером он задержался на работе, чтобы поправить статью своего начинающего коллеги Андрея Долгоносика. Дома у Лубенца было двое прелестных карапузов в том возрасте, когда они совместно производят больше шума, чем танковый взвод, прогревающий двигатели — и, соответственно, никакой возможности поработать. То ли дело собственный кабинет в редакции. Кабинет Лубенца находился в самом дальнем, самом тихом углу на третьем этаже. Дальше начиналось огромное помещение архива. В нем хранились почти все выпуски «Новгородских ведомостей» с момента основания газеты.
Долгоносик, возбужденный, как пятиклассник, перепутавший двери и попавший в женскую парную вместо мужской, ворвался в редакцию. Георгий ловко успел переместить бутылку водки под стол прежде, чем Андрей ее заметил.
— Отец Анатолий сжигает Шмеллинга! — выкрикнул Долгоносик. — Я на берег, собирать свидетельства очевидцев битвы с упырем!
— Сдашь материал до одиннадцати — поставлю в завтрашний номер, — тут же среагировал Лебенец.
— Одиннадцати утра?
— Вечера, — сухо поправил его начальник.
Андрей рванулся было к двери, но Георгий остановил его властным жестом.
— Как добираться думаешь? — спросил он. — Маршрутки туда пока не ходят.
Лубенец улыбнулся собственной шутке. Долгоносик затравленно посмотрел на начальника.
— А вы мне разве такси не оплатите? — проблеял он.
Георгий нахмурился.
— Я что, похож на дочь Рокфеллера? — грозно осведомился редактор.
Долгоносик сник. Было видно, как борются в юном журналисте желание увидеть свой репортаж на первой полосе и нежелание опять завтракать кофе-цикорием и черным хлебом.
