— Нергал…
— Ну что ты пристал ко мне!
— Мне дорога эта девочка, — опустив голову на грудь, старательно пряча глаза, чтобы собеседник не смог разглядеть в них тех чувств, что коснулись души, проговорил он.
— Не понял, — удивленно взглянул на него Нергал. — В каком смысле? Хочешь подороже ее продать? Или обменять на какую-то более существенную услугу, чем союзничество со мной?
— Я имел в виду… — начал оправдываться тот, но Губитель не стал даже слушать его.
— Да знаю я, что ты имел в виду! Глупец! Ладно, — он вдруг сменил гнев на милость и вальяжно, как только что насытившийся и разомлевший на солнышке хозяин, разговаривавший с верным слугой, махнул рукой, — раз тебе она так нужна, позабавься. А я подожду. Если будешь не против — посмотрю со стороны. С некоторых пор меня занимает подобное зрелище… А захочешь — и поучаствовать могу.
— Я… — Лаль вспыхнул как мак на склоне холма.
— Что, я опять что-то напутал? Тебе не это от нее нужно?
— Она же еще совсем крошка!
— Ну, положим, не так уж она мала по людским-то годам. К тому же, ты сам еще дитя, потому что многого не знаешь. Послушай же старшего брата: малышки тоже бывают очень ничего… Что ты на меня так смотришь?
— Это… — тот даже не мог подобрать нужного слова.
— Это дело вкуса, — соглашаясь кивнул Нергал. Он огляделся вокруг. — Впрочем, мы же в мире сна. А тут нет ничего невозможного. Поторопи года — оглянуться не успеешь, как она будет в расцвете лет…
— Нергал!
— Что? Помочь тебе со временем или ты сам управишься?
— Нет, — качну он головой.
— Не хочешь — дело твое. Собственно, — его губы сжались в тонкую серую нить, лоб пересекла морщина размышлений, — я ничего такого и не имел в виду, просто хотел тебя подзадорить.
— Оскорбить!
— Э, малыш, да что ты понимаешь? Для тебя мои слова уж скорее комплимент. Если кого они и могли бы оскорбить, то эту маленькую смертную. Но кто ее станет спрашивать?
— Я!
— Передав мои речи?
— Нет… — раздосадованный тем, что, восприняв всерьез разговор, который оказался не более чем шуткой, он оказался по уши в грязи, если не от слов, то уж точно — от мыслей.
— Дело твое, — усмешка скривила губы Нергала, который на этот раз, для разнообразия, просто играл роль негодяя, вместо того, чтобы быть им на самом деле. — Ладно, — он махнул рукой, — хватит. Помечтали — и славненько. Лично мне достаточно того, что я увидел в своем воображении. И, могу сказать, мне это понравилось…
— Нергал! — Лаль весь вспыхнул от гнева, который не способно оказалось угасить даже осознание того, что речи собеседника — заведомая ложь.
— Перестань, — поморщился бог погибели. — Я же сказал, что просто шучу. Допускаю, что эта шутка может выглядеть не совсем пристойной, но уж такой у меня юмор, не обессудь, — он хохотнул, однако уже через мгновение его лицо стало совершенно серьезным. — Да и разговор не обо мне, а о тебе… Я так понимаю, что эта девочка зажгла в тебе не желание позабавиться, а нечто большее, возможно, даже чувство…
— Она… Она не обычное существо. Если бы ты узнал ее получше, то сам бы понял… Она… И я… Мы похожи, так, словно… Тут дело не в любви, в другом…
— В чем же тогда?
— Я еще сам не понял, просто…
— Ну, не смущайся. Я ведь все понимаю, — продолжал Нергал, не заботясь о том, что, возможно, переступает через грань допустимого в своем стремлении позабавиться над тем, кто казался ему в этот миг таким смешным. — Самый маленький божок достаточно вырос, чтобы воспылать страстью, доступной лишь взрослым, — он цокнул, качнул головой, словно в сомнениях. — Не хотелось бы мне тебя разочаровывать, но ты лишь чувствуешь себя выросшим, на самом же деле остаешься все тем же наивным мальчишкой. Только глупцу придет в голову влюбиться в смертную, которая к тому же…
— Я не глупец! Я не лю…
— Да, ты не первый и не последний. Что забираться далеко в минувшее! Вот Нинти как счастлива… Только это ведь не надолго! — прошептал Нергал и при этом в его глазах мелькнула столь яростная угроза, что Лаль поспешил прикусить язык.
Спустя несколько мгновений молчания, которое, переполнявшее душу множеством мыслей и переживаний, показалась мучительней любых обид, бог сновидений тихо произнес:
— Знаешь, когда ты заговорил с Мати, я решил, что ты изменился. Ты был откровенен и, как мне показалось, искренен. Неужели это был лишь обман, призванный расположить к себе маленькую смертную?
— И это тоже. Не забывай: мне нужно, чтобы она последовала за мной по доброй воле.
— Да, — Лаль кивнул. — Теперь я вижу: ты прежний. Ты играл не только сейчас, но и тогда… Ты играешь с тех самых пор, как пришел в мой мир…
— Ну, нужно же мне немного поразвлечься? Прости, что разочаровываю тебя… — и тут его лицо посерьезнело, лишившись и намека на веселость, глаза сощурились, вобрав в себя лед и пламень губительной смерти. — Знаешь, что я тебе скажу, если то чувство, что ты испытываешь к этой малышке — не мгновенная страсть…
— Нет! Это не то чувство…
Нергал не дал ему договорить:
— Не перебивай меня, пожалуйста, — это совершенно обыденное слово в устах бога погибели казалось совершенно чужеродным и неестественным, — дай договорить. Если это не забота старшего брата, не привязанность друга и не ответственность отца, если ты надеешься, что со временем оно перерастет именно в ту любовь, которую, единственную и неповторимую всякий когда-то мечтал найти, если это так… Век смертных слишком короток, их душа хрупка и незащищена. А наши чувства… Они разгораются слишком ярко и горят много дольше… Вот тебе мой совет, — к немалому удивлению его собеседника в голосе мрачного бога была не издевка, а грусть. — Если ты ее действительно любишь, забудь о ней. Это лучшее, что ты можешь сделать и для нее, и для себя. Все остальное — лишь обман. Таков удел богов: чем сильнее мы любим, тем больше обманываем. И обманываемся сами.
— Откуда тебе знать! Ведь ты — повелитель ненависти, не любви!
— Где одно, там и другое. Любовь и ненависть так тесно связаны, что вряд ли вообще стоит разделять их. Они перетекают друг в друга, так что порою через некоторое время мы сами не знаем, как назвать то чувство, что мучает нас: любовь или ненависть… Лаль, пусть я отец лжи, но в этом ты можешь мне поверить. Я знаю, о чем говорю. Я знаю силу этого чувства, которому покорны все, даже великие боги…
Лаль мог поклясться, что слышал за всеми этими словами имя Айи.
"Значит, в сказках людей есть доля правды… — мелькнуло у него в голове. — Странно, — он никогда бы не поверил, что Губитель способен что-то чувствовать, а не играть в чувства… Если Лаль и предполагать, что ему ведомы эмоции, то скорее уж ненависть. Он бы сам возненавидел ее — ту, которая любит, любила и всей своей сущностью верна извечному врагу Нергала — Шамашу.
