— И… что?.. Зачем?
Я чуть поморщился, вот что значит, когда не послушные солдатики, а соратники, их надо сперва убедить, но зато такие выполнят приказ в любом случае, что бы и как им ни мешало.
— Лорды, предающие своего сюзерена, — сказал я, — не заслуживают, чтобы с ними вели дела.
Он воскликнул:
— Как это верно!.. Вы поступаете очень благородно, ваше высочество! Об этом будут петь…
Я прервал:
— Потому я, как сюзерен сюзерена, предупреждаю герцога об опасности.
Его лицо прояснилось, судорожно вздохнул и сказал светлым голосом:
— Понял! А сперва чего только не подумал. Вы блюститель самых благородных идеалов рыцарства!.. Так поступить с человеком, гнусно оскорбившим вас!..
— Это по-христиански, — сказал я строго.
Он покачал головой, глаза сияют небесным огнем, как у ангела.
— Нет, ваше высочество, — возразил он, — вы действуете не из жалости, а из высокого благородства! Вы правы, нельзя поощрять предательство, а также иметь дело с предавшими своего сюзерена!
— Идите, — сказал я сердито. — Скажите герцогу, что я рекомендую ему выйти через запасной ход, а потом либо укрыться в дальних крепостях, либо вообще уехать в соседнее королевство.
Он подумал, кивнул, лицо стало решительным.
— Все сделаю, ваше высочество!
— Торопись, дружище, — сказал я тепло. — Ты тоже… рыцарь! Исполненный. Да, исполненный.
Он унесся, очень довольный моим благородством, но Альбрехт хмыкнул и спросил мрачно:
— А на самом деле?
Я ответил в удивлении:
— Но я же объяснил…
— То ему, — возразил он, — а мне?
Я спросил недовольно:
— Разве мои объяснения не были убедительными?
Он кивнул:
— Даже очень. Я чуть не прослезился, когда вы рассказывали о своем благородстве, справедливости и чести. Почти поверил, правда! У вас же голос дрожал в нужных местах, а глаза сияли так чисто, так возвышенно, хоть ангела с вас рисуй.
— Ну-ну, — буркнул я. — А что я преследую на самом деле?
Он подумал, сказал несколько неуверенно:
— Знавая вашу злокозненность, изворотливость, лживость и недостойные благородного человека хитрости, однако весьма необходимые политику и государю, рискну предположить, что вам сейчас не с руки пленение герцога местными лордами.
— Почему?
Он пожал плечами:
— Пришлось бы с ними заключать договор, как с равными… почти союзниками. А это не позволит захватить все герцогство.
Я взглянул на него зло.
— Знаете, барон, мне придется к чему-нибудь придраться и… того, устранить вас. Вы слишком хорошо понимаете политику. Опасно даже. Но в данном случае все верно, раз уж мы сюда пришли, то герцогство нужно ликвидировать. Еще Барбаросса и Джон Большие Сапоги мечтали как-то разделить эти земли между своими королевствами…
Он сказал осторожно:
— Но… эти земли отделены от наших королевством Шателлен…
Я перехватил его прощупывающий взгляд, предостерегающе погрозил пальцем.
— Барон, барон… Я политик только с теми, кто этого заслуживает. Найтингейл мой друг, несмотря на разницу в возрасте и во всем прочем.
— Но как тогда?
— Думаю, — сказал я дипломатично, — Найтингейл не будет противиться постепенному вовлечению его королевства в наш общий рынок. Он реалист. Увидит несомненную выгоду…
— А с другой стороны, — добавил он ехидно, — увидит вашу армию нового типа.
Я сказал сердито:
— Сплюньте, барон! Даже слушать о таком не хочу.
— А что? Победоносная, даже всепобедоносная армия рейхсфюрста… Кстати, поправьте меня, если мне память изменяет, но вы, как мне показалось, ни разу даже не потребовали от герцога немедленной выдачи Ротильды Дрогонской!
Я изумился:
— Правда, что ль?
Он поморщился:
— Понимаю, Ротильда — основная карта герцога, он предпочел бы расстаться с нею в последний момент… но помню и то, что с вами едет настолько прелестная эльфийка, что даже я за сердце хватаюсь!
— Граф, — сказал я с тоской, — вы будете смеяться, но я целомудрен, как Иосиф в покоях жены фараона, как ее там… И Ротильда — это не брак, а деловое соглашение. Хотя догадываюсь, какие обо мне завистливые слухи.
Он сказал ядовито:
— Да не стесняйтесь! Рейхсфюрсту позволено все. Или почти все.
Я поморщился:
— Знаете, барон… простите, граф, что-то мне осточертели эти различные фюрсты. Есть такие заковыристые, язык сломаешь!
Он хмыкнул:
— И что придумали?
— А не пора ли ломать традиции? — спросил я. — Почему это меня, как куклу какую-то, обзывают, как хотят, надевают на голову короны фюрстов, выбирая подходящие на свой вкус?
Он насторожился, глаза сузились.
— Ну-ну, что в вашей голове?
— В этот раз, — сказал я решительно, — выберу себе титул сам!.. К примеру, принц!.. Звучит? Самому нравится… Нет, принц нельзя, принцем у нас будет маленький Родриго, сын Готфрида.
— А вы?
Я повел плечами:
— Эрцпринц! Красиво? То-то. Я ж эстэт! Кстати, эрцпринцу и позволено больше…
