— И я должен тебе поверить?
— Не верь. Но это не я. Это вообще не входило в мои планы, — и тут он не врал. — Я понятия не имею, кто это сделал.
Лекс напряженно уставился в пол. Мысли, одна за одной, вихрем пронеслись у него в голове. Жалкие обрывки воспоминаний, одно из которых заставило мужчину вздрогнуть.
«Лапочка» обещала отомстить, и, кажется, она блестяще справилась с этой задачей.
— Судя по твоему лицу, ты до чего-то додумался, — сказал Ринслер.
— Это Рэй.
На несколько секунд повисла тишина.
— Давно пора ее казнить, — переварив новость, выдвинул предложение Ринслер.
— Что я слышу? Ты что, встал на мою сторону? — не поверил Лекс.
— Я встал на свою сторону, осел.
Оба мужчины усмехнулись.
— Слушай, — начал Лекс, но Ринслер его перебил:
— Потом с этим разберемся.
— Как скажешь, — не стал спорить мужчина, который сам был не в восторге от того, что сбирался сказать.
Наконец, они завернули в большой коридор, который Лекс помнил слишком хорошо. Наверное, если бы ему стерли память, эти пропитанные кровью стены никогда бы не исчезли из его головы, и снились бы ему по ночам. Казалось, что даже освещение в этом тоннеле было с каким-то красноватым оттенком. Возможно, они прибавили шаг, а может, это просто мужчина так устал, что любое движение давалось ему слишком дорогой ценой.
Они дошли до большой, буквально светящейся от неестественной чистоты двери, покрашенной золотой краской. Она была намного шире, чем все остальные двери в подземелье, и поэтому выглядела огромной, хотя Лекс знал, что это обычный обман зрения.
Хозяин буквально на крыльях впорхнул в свою любимую обитель. За ним следом ввели Олиф, а затем и мужчину. Комната была до мурашек просторной, но все в ней казалось неестественным. Неестественный цвет стен — бледно-желтый; неестественная кровать с изогнутыми, словно иссохшее растение, ножками; неестественный стол, на котором вместо посуды расположились строительские инструменты. Такими отец Олиф чинил их дом.
Девушка почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног. Что-то в этой комнате пугало её настолько сильно, что желудок буквально скручивало от предчувствия чего-то плохого. Может, все дело было в болезненно-желтых стенах, а может, в инструментах, которые совершенно не вписывались в понятие «уютная обитель».
— Оставьте нас, — небрежно бросил Хозяин.
Олиф недоуменно заморгала. Первая мысль была: он шутит. Вторая: вот она — игра.
Девушку отпустили сразу же. Лекса прислонили к стене, чтобы он мог стоять. Теперь, при ярком свете, Олиф наконец-то удалось внимательно рассмотреть его: волосы были мокрые и все слиплись, рубашка порвана буквально в клочья, а те обрывки, что еще остались на нем, насквозь пропитались кровью. Мужчина еле держался на ногах, он весь вспотел, а это явно не предвещало ничего хорошего.
Девушка оглянулась. Песчаники выходили один за другим. Хозяин снял свой темный пыльный кафтан, и стало видно его песочные руки, которые, казалось, вот-вот рассыплются. Олиф не удержалась, поморщилась. В голове более менее прояснилось, но мысли по-прежнему не могли сложиться в полноценную картину. Девушка абсолютно не понимала, зачем их привели сюда, и зачем Хозяин в данный момент подошел к столу с инструментами.
Олиф с немым вопросом на губых оглянулась на Лекса. Тот, похоже, все прекрасно понимал, но делиться этим явно не собирался.
— Что вам от нас нужно? — Раз ей никто ничего не говорит, она решила выяснить это сама.
Хозяин на секунду оторвался от своего занятия, поднял взгляд на девушку, а затем снова посмотрел на стол.
— От вас? Ничего. Вы нужны мне по отдельности.
— Зачем? — не унималась Олиф.
— Она всегда столько болтает? — Предводитель Песчаников удивленно посмотрел на Лекса.
— Постоянно, — вымученно ответил тот. — Вообще ничем не заткнуть.
— Как ты только терпишь?
— С трудом.
Олиф обиженно взглянула на мужчину. В ее взгляде так и читалось: «Ты серьезно?». Лекс в ответ лишь пожал плечами.
— Терпеть не могу болтливых особ, — вздохнул Песчаник. — Но она мне нравится. Знаешь почему?
— Понятия не имею.
— Когда я вырежу ей язык, она будет орать. Когда я начну отрезать ей по пальцу на каждой руке, она будет брыкаться. Когда я перейду к сердцу, она все равно будет продолжать вырываться. — Хозяин с кровожадным блеском в глазах посмотрел на девушку. — Я обожаю таких… которые хватаются за жизнь. Они оставляют после себя привкус маленькой победы.
Олиф передернуло. Она поняла. Поняла, зачем их привели сюда. Зачем эти инструменты там, на столе. Поняла, почему стены тут желтые, а свет в коридоре отдает красноватым оттенком.
Их привели сюда, чтобы убить.
— Тогда тебе лучше поспешить, — так беззаботно усмехнулся Лекс, словно только что услышал, как правильно белье развешивать, — а то до меня дело не дойдет.
— Не бойся. Дойдет. До всех дойдет.
Хозяин поднес к лицу большой полусогнутый кинжал. Лезвие блеснуло зловещей искрой, словно подавало знак, что готово к использованию. Песчаник усмехнулся, перевел взгляд на Олиф.
— Пришел час расплаты, малютка.
Весь его чокнутый нрав куда-то делся. Тело вытянулось, спина стала идеально прямой. На морде больше не было чудаковатой ухмылочки, ни единого намека на отсталость — только звериная походка, хищный взгляд. Вот только глаза… глаза остались прежними — холодные, безжизненные.
Песчаник медленно начал приближаться к девушке. Чем больше шагов он делал навстречу к ней, тем дальше она отступала назад, пока не уперлась спиной в дверь. Так волки охотятся на зайцев. Так медведи убивают лис. Так охотники загоняют в угол своих жертв. Понятно, почему он начал с Олиф. Лекс не в состоянии даже шага сделать, и лучше расправится сперва с более дееспособной «дичью».
Хотя вряд ли он видел в ней угрозу.
Олиф попыталась метнуться в сторону, но наткнулась на стоящие друг на друге ящики. Ни в одну сторону, ни в другую. Ни назад. В любом случае, это было бы бессмысленно — Хозяин легко преградит ей путь. В подземелье не было окон. А в том, что дверь заперта, девушка не сомневалась.
Отсюда не убежать.
Песчаник не торопился. Его шаги медленно и гулко отдавались у Олиф в голове: бум, бум, бум. Как будто он стучал в колокол. Казалось, ее сердце попадает им в такт. Бум, бум, бум. Это было невыносимо: смотреть на приближающуюся фигуру с ножом, и понимать, что все, за что ты боролась, все, за что держалась в этом мире — все уплывет. А ты не можешь это остановить просто потому, что на этот раз у тебя не хватит сил. И дверь позади тебя заперта.
