— То есть ты в Эмиратах дважды бывал? — спросил я его.
— Именно.
— Что, там так хорошо?
— Как везде, — пожал плечами астролог. — Люди-то везде живут. Я, знаешь, работал в Открытом Медресе… ну, что-то типа библиотеки при монастыре. Обычно в медресе так просто не попадешь, но за меня замолвили словечко — в Эмиратах тоже своя Гильдия Астрологов есть — и я там работал… В общем, много всего интересно нарыл, и в том числе переписал множество замечательных стихов. Записи эти как раз в Адвенте остались, вместе с вещами, которые Фернан конфисковал, но это уже все равно — любимое я запомнил. Вот например… — он прикрыл глаза и процитировал: — Лучше пить и веселых красавиц ласкать, чем в постах и молитвах спасенья искать. Если место в аду для влюбленных и пьяниц, то кого же прикажете в рай допускать?…
Я аж замер в седле — и чуть было не свалился, разумеется. Оглянулся по сторонам… нет, по счастью, мы ехали между двумя повозками, и наши соседи ни спереди, ни сзади, не обращали внимания на наш разговор, занятые своими делами. Кроме того, Райн процитировал это на шпрахсте… есть надежда, что здесь шпрахст не все понимают.
— С ума сошел, — прошипел я в полголоса, свесившись с лошади (Райн все так же шел пешком, ведя под уздцы Вииного Гая). — Автора, небось, казнили давно, ты тоже, гляди, грома с ясного неба дождешься!
— Казнили, — усмехнулся Райн. — Люди казнили, а не боги[45]. Не думаю, что боги понимают иронию. Разве что некоторые из них… и то, нет, сомневаюсь. В нашем пантеоне таких нет.
Вия искоса взглянула на нас.
— Мы попали в сей мир, как в силок — воробей.
Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.
В эту круглую клетку, где нету дверей
Мы попали с тобой не по воле своей.
Тут уж изумленно замерли мы оба.
— Поразительно! — воскликнул Райн. — А этого я не читал! Что-нибудь еще знаешь?!
Вия чуть улыбнулась.
— Боюсь, та память хранит немного… странный набор. Как насчет этого?
Страстью раненый, слезы без устали лью,
Исцелить мое бедное сердце молю,
Ибо вместо напитка любовного небо
Кровью сердца наполнило чашу мою.
— Это я знаю, — улыбнулся Райн. — Но оно мне не особенно нравится.
— Эй, а это полезно! — я, напротив, оживился. — Вия, милая, и много еще стихов про любовь ты помнишь?… Вот это запомнить было бы не лишним!
— Что, не хватает собственных стихов, чтобы охмурять женщин? — поинтересовался Райн.
— Настоящий мужчина никогда не упускает возможности самосовершенствоваться!
Так мы ехали и дальше. Вия, действительно, читала стихи — много стихов, и Райн даже что-то себе записал. Я ничего не записывал, но запомнил парочку поинтереснее — а вдруг и впрямь пригодится?… Или на музыку положить, например…
Наши с Гаевым разговоры чем дальше, тем больше приобретали характер дружеской беседы. То, что кто-то там может кого-то там убить, оказалось забыто почти сразу и прочно. К нашим нечеловеческим сущностям мы тоже не возвращались. Иногда мы поднимали серьезные темы, иногда — довольно часто — просто болтали. Райн, например, оказался кладезем смешных историй про жрецов. И откуда только выкопал?… «Едет жрец Зевса по лесу темной ночью, вдруг глядь, прямо перед ним — изба о семи углах и семи дверях…» «Что такое изба?» «А, изба… ну, так у нас на севере и северо-востоке называют дом из бревен, а не из досок…»
Дорога тянулась мимо деревень, храмов, небольших городков, под высоким, прокаленным солнцем бледным небом. Погода стояла сухая и жаркая, трава уныло желтела по обочинам, вожделея осенних дождей. Я подумал еще: окажись здесь саламандры, пожара не миновать. Однако саламандр не было.
Медина-дель-Соль предстал нашим глазам на пятый день пути.
Это был очень, очень большой город — я мог это оценить по тому, как плавно закруглялась городская стена. Рва вокруг города не было, и к стенам доверчиво лепились домишки предместий.
— Слишком велика окружность, много бы пришлось копать, — пояснил Райн. — В городе еще есть старые укрепления — три кольца стен. Это — четвертая. Так вот, вокруг первой и второй стен были рвы. Мне рассказывали, их даже сперва засыпать не хотели… потом засыпали, конечно. Мусор скапливался. Вонища была страшная.
— Да и сейчас не лучше, — хмыкнул я.
— Города воняют. Ничего не поделаешь. Привыкают же люди. Но в городах, мой дорогой друг, есть свои преимущества…
— Например? — спросил я.
— Например, банки… Знаешь, что такое «банк»?
— Слышал, — хмыкнул я. — Это вроде менял, которые дают расписки?
— Вроде. С Радужными Княжествами никто дел не имеет, а вот что касается Медины, то тут-то как раз с этим очень хорошо. И местные банкиры имеют налаженные связи с ребятами из Ририна или Эмиратов.
— И что?
— И ничего. Я к тому только, что мне, быть может, удастся вернуть часть своих сбережений. Иногда моя работа не так уж плохо оплачивается, знаешь ли, — заметил он вполголоса.
В город нас тоже пропустили легко. Одиноких путников без поклажи не обыскивали и пошлину не взяли — слава богу настоящему, дворянина во мне еще можно было распознать. И, как принято говорить, мы вступили под сень высоких ворот… Да уж, я вам скажу, Медина-дель-Соль — это вам не купеческий Адвент!
Начать с самих ворот. Они подавляли. Отцам города показалось мало выстроить стену из обыкновенного серого гранита или, скажем, известняка. Нет, они сложили ее из плотного желтого песчаника, причем каждый камень был тщательно обтесан, квадратной формы и одинакового размера ради. Зряшный труд, конечно же… но впечатляюще!
В толпе купцов мы прошли под огромной аркой, где шелест шагов, слова или покашливание эхом отдавались под величественным сводом, и вступили в город.
Нам не то повезло, не то, наоборот, повезло — мы угодили прямо на праздник. Многие дома даже на окраине украшали венки и цветные ленты, а на центральных улицах свежих зеленых веток и пестрых флагов становилось больше. Горожане были нарядно одеты… правда, странно: все женщины здесь прятали лица под вуалями и мантильями — порою плотными, порою тонкими, из кисеи, причудливо расшитыми… Раньше, на окраинах королевства, и уж тем более вне городов, это не так бросалось в глаза… Да и нравы в провинции посвободнее. Здесь же открытыми улыбками сверкали только совсем молоденькие девчонки — лет, может, двенадцати, не старше — и прехорошенькие, смею заметить. Впрочем, двенадцать лет — это все-таки маловато.
Повсюду витали запахи чеснока, жарящегося лука, прочих приправ — они вылетали из распахнутых дверей кабаков и харчевен, поднимались от уличных жаровен: расторопные хозяева вынесли их на свежий воздух, чтобы товар расходился бойчей. По раннему времени люди были еще, в основном, трезвыми, да и гуляла пока только молодежь — старшее поколение еще просыпалось. Однако порой попадались отдельные подвыпившие личности, да и в общем народу на улицах хватало.
