Голова Баальджагг не повернулась, чтобы взглянуть на идущих справа сегулехов, но Ток знал, что они там, в том числе и Мок. Волчицей, так же как и самим Током, завладела древняя память, что пробудилась к жизни от запаха, который принёс этот новый, холодный ветер с севера – память, которая заставила её внимательно смотреть на Тлена.
Т’лан имасс поднял голову, замедлил шаг, затем и вовсе остановился. Его спутники тоже замерли. Госпожа Зависть повернулась к Тлену.
– Что это за чародейство, т’лан имасс?
– Ты знаешь не хуже меня, госпожа, – прохрипел Тлен, продолжая принюхиваться. – Неожиданно. Загадка того, кого называют Паннионским Провидцем, усложняется.
– Невообразимый союз, однако похоже, что…
– Похоже, – согласился Тлен.
Взгляд Баальджагг вновь метнулся на север, где на горизонте нарастало неестественное сияние, свет, который перевалил за горы, наполнил долины, потёк дальше. Ветер завыл – ледяной, жестокий.
Воскресшая память… это яггутские чары…
– Ты можешь их одолеть, Тлен? – спросила госпожа Зависть.
Т’лан имасс повернулся к ней.
– Я лишён клана. Ослаблен. Госпожа, если ты не сумеешь их развеять, нам придётся переходить так, а сила чар будет лишь возрастать, чтобы отвратить нас.
На лице госпожи возникло встревоженное выражение. Она нахмурилась, разглядывая сияние на севере.
– К’чейн че’малли… и яггут – вместе. Были прецеденты подобного союза?
– Нет, – ответил Тлен.
Маленький отряд окатил дождь со снегом, быстро переходящий в град. Ток почувствовал жалящие удары шкурой Баальджагг, волчица пригнулась. В следующий миг они двинулись дальше, склонившись против яростного ветра.
Впереди горы покрывались белой, пронизанной зеленоватыми жилками мантией…
…Ток моргнул. Он был в башне, на коленях перед столом с мясом. Провидец стоял к нему спиной, окутанный яггутским чародейством – теперь создание внутри трупа старика стало отчётливо видимым: худой, высокий, безволосый, с зеленоватой кожей. Но нет, не только это. Серые корни обвивали ноги фигуры, сила хаоса уходила вниз через каменный пол, дрожала от боли или экстаза. Яггут использует другую магию, более древнюю, куда более смертоносную, чем Омтоз Феллак.
Провидец повернулся.
– Я… разочарован, Ток Младший. Неужели ты думал, что сможешь потянуться к своей волчьей родне так, чтобы я не узнал? Значит, тот, кто живёт в тебе, готовится к её возрождению.
Тот, кто живёт во мне?
– Увы, – продолжил Провидец, – Звериный Престол пуст – ни ты сам, ни звериный бог в тебе не сравнится со мной в силе. Но даже коли так – я был слеп, ты мог бы и преуспеть, убить меня. Ты врал!
Последнее обвинение он выкрикнул, и Ток вдруг увидел перед собой не старика, но ребёнка.
– Врун! Врун! И за это ты будешь страдать! – Провидец бешено размахивал руками.
Боль охватила Тока Младшего, железными полосами обвила тело, руки, ноги, подбросила его в воздух. Кости треснули. Малазанец закричал.
– На куски! Я тебя разломаю на куски! Но не убью, нет, не сейчас, ещё долго, долго не убью! Ой, смотри, как заизвивался. Да что ты знаешь о настоящей боли, смертный? Ничего. Я тебе покажу, Ток Младший. Я тебя научу… – Провидец вновь взмахнул рукой.
Ток вдруг оказался в абсолютной тьме. Мучительное давление не исчезло, но и не стало сильнее. Хриплое дыхание малазанца отзывалось эхом в тяжёлом, затхлом воздухе. Он – он прогнал меня. Мой бог прогнал меня… и теперь я одинок. По-настоящему одинок…
Что-то шевельнулось рядом, что-то огромное, чешуя царапнула по камню. Ушей Тока коснулось скуление, затем оно стало громче, ближе.
Вопль, затем кожистые руки обхватили малазанца, заключили в удушающие, отчаянные объятья. Прижатый к отвислому, чешуйчатому животу, Ток заметил, что рядом с ним находится два десятка трупов в разных стадиях разложения, все – в жадных объятьях огромных рук рептилии.
Сломанные рёбра тёрлись в груди Тока. Его кожа стала скользкой от крови, но целительная магия, которой его одарил Провидец, работала, медленно сращивала, сплавляла тело – лишь затем, чтобы кости вновь ломались в диких объятьях создания, которое его теперь держало.
В голове зазвучал голос Провидца. Остальные мне наскучили… но тебя я заставлю жить. Ты достоин занять моё место в нежных объятьях мамочки. О, она безумна. Потеряла всякий рассудок, но ещё сохранила искру нужды. И какой нужды. Берегись, не то она пожрёт тебя так же, как пожрала меня – пока я не стал настолько зловонен, что она меня выплюнула. Когда нужда подчиняет себе, она становится ядом, Ток Младший. Она искажает, извращает любовь, и так же она извратит, погубит тебя. Твою плоть. Твой разум. Чувствуешь? Уже начала. О, милый малазанец, чувствуешь?
Ток не мог вдохнуть достаточно воздуха, чтобы закричать, но сжимавшие его руки почувствовали дрожь тела Тока и сжались сильнее.
Тихие всхлипы заполнили камеру, два голоса – Тока и его мучительницы.
Войско Однорукого представляло собой в то время, вероятно, лучшую армию, какую только производила на свет Малазанская империя, даже учитывая почти полное уничтожение «Мостожогов» под стенами Крепи. Десять тысяч солдат, набранных из различных подразделений из Семи Городов, Фалара и острова Малаза, – по спискам четыре тысячи девятьсот двенадцать женщин, остальные – мужчины; одна тысяча двести шестьдесят семь не достигли возраста двадцати пяти лет, семьсот двадцать один – старше тридцати пяти; остальные – между этими двумя пределами.
Действительно примечательная армия. Более того: среди солдат можно было обнаружить ветеранов Виканской войны (см. Восстание Колтейна), Арэнского бунта (с обеих сторон), а также кампаний в Чернопёсьем и Моттском лесах.
Как оценить такую армию? По её деяниям. И то, что ждало солдат в Паннионском Домине, превратило Войско Однорукого в легенду, высеченную в камне.
Гауридд Палах. К востоку от Сольтана. История Паннионской войны.
Мошкара вилась над высокой травой прерии, чёрными клубами катилась над поблекшей, дрожащей на ветру зеленью. Волы ревели под ярмом, их глаза покрывали сгустки обезумевших насекомых. Мхиби видела, как её сородичи-рхиви ходят среди животных, мажут вокруг глаз, ушей, ноздрей и пастей смесью жира и толчёных семян цимбопогона. Мазь помогала, пока бизоны находились под опекой рхиви, которые и сами пользовались чуть более жидким вариантом того же средства. Большинство солдат Бруда тоже воспользовались какими-то вонючими, но вполне эффективными снадобьями, а тисте анди оказались насекомым совершенно не по вкусу. На этот раз мошкару привлекло пиршество из тысяч незащищённых малазанских солдат.
Ещё один мучительный переход по этому Худом забытому континенту для усталой армии чужеземцев, чужаков, которых здесь много лет ненавидели, презирали, боялись. Армии наших новых союзников в серых сюрко, с бесцветными знамёнами без герба их повелителя. Они идут за одним человеком и не спрашивают ни об оправданиях, ни о цели.
Мхиби надвинула пониже груботканый капюшон, когда солнце пробилось через тучи на юго-западе. Она сидела спиной к армии в рхивийской повозке, разглядывая вещевой обоз и сопровождавших его малазанских солдат.
А Бруд внушает подобную преданность? Он – военачальник, который впервые нанёс поражение малазанской армии. Та вторглась в наши земли. Цель наша была очевидна, и мы бились за Воеводу, который способен сравниться с любым врагом. И сейчас мы тоже встали против новой угрозы для своей родины, а Бруд решил вести нас. И всё же, если он прикажет нам пойти в Бездну – последуем ли мы за ним? А я сама, зная то, что я теперь знаю, – последую ли?
Мысли Мхиби переметнулись с Воеводы на Аномандра Рейка и его тисте анди. Все они – чужаки в Генабакисе, но сражаются ради него, во имя свободы его народов. Власть Рейка над тисте анди – нерушима и абсолютна. Да, они и глазом не моргнут – шагнут в Бездну. Глупцы.
А теперь в ногу с ними идут малазанцы. Дуджек Однорукий. Скворец. И десять тысяч непоколебимых душ. Что же дало этим мужчинам и женщинам такое твёрдое чувство чести?
Она начинала побаиваться их отваги. В изношенном теле Мхиби обитала сломленная душа. Обесчещенная собственной трусостью, лишённая всякого достоинства, переставшая даже быть матерью. Потерянная для других рхиви. Я всего лишь пища для дочери. Я её видела – издалека, не близко, – она подросла, налилась – бёдра, груди, лицо. Эта их Рваная Снасть была явно не изящной газелью. Она пожирает меня – новая женщина с сонными глазами, широкими полными губами, волнистой, чувственной походкой…
