Еще несколько шагов, и мы с Ли Вэем в городе.
Тут моя сообразительность дает сбой, и я почти останавливаюсь. Вокруг нас такая толпа и толкотня, что мы рискуем потеряться. Ли Вэю хватает ума понять, что нам нельзя оставаться на месте, иначе нас затопчут. Он хватает меня за руку и ведет вперед. Мы тащимся за повозкой с шелком, оглядываясь по сторонам. Разбегаются глаза: с меня хватило бы и вида этого множества людей, но это же не все! Таких больших зданий я никогда в жизни не видела, и материалы на них пошли гораздо более нарядные, чем те, которые используются у нас. Многие строения покрашены и имеют декоративные элементы. Интересно, что бы об этом сказал Старейшина Чэнь. Наши краски экономно расходуются только на отчеты.
Та масса звуков, которые я слышала у ворот, – ничто по сравнению с уровнем шума в самом городе. Вслух свои мысли проговаривает столько людей, что я не могу понять, как они ухитряются хоть в чем-то разобраться. Для меня все это остается бессмысленной избыточной трескотней. Даже лошади – а за стенами их еще больше – создают свои собственные характерные шумы, когда их копыта ударяются о каменную дорогу. Тем не менее я обнаруживаю, что могу немного отключиться от шума, потому что, куда бы я ни взглянула, я вижу написанные объявления, и знаки для них используются те же, какими пишем мы. Их привычный вид дает мне опору, становится инструментом, с помощью которого можно начать разбираться, что тут происходит. Мы вышли за шелковой повозкой туда, где, по-видимому, расположен рынок (меня на эту мысль наталкивает огромное количество надписей, рекламирующих товары: фрукты, мясо, ткани, украшения, посуду и многое другое). Похоже, здесь можно получить все на свете.
Мимо нас громыхает запряженная лошадьми повозка, разбрасывающая грязь из-под колес. Немного попадает на рукав моей чистой рубашки, вызвав у меня огорченный вскрик. Продолжая держаться за руки, мы с Ли Вэем отходим от главного проезда, чтобы нас не сбили, и останавливаемся, чтобы прочесть окружающие нас надписи. Мы оба растеряны. Я считала, что мы легко сможем отыскать кого-то из облеченных властью, кто сможет что-то пояснить относительно положения нашего поселка, но при виде этих деловито спешащих людей я начинаю подозревать, что до нашего поселка им нет дела.
Ли Вэй отпускает мою руку, чтобы можно было говорить. Его лицо светится возбуждением.
«Ты видела? – говорит он знаками. – Там, где продавали хлеб? Та женщина только что отдала маленький кусочек серебра и унесла корзинку, полную рогаликов! Мы каждый день извлекаем из шахты во много раз больше серебра! Если бы могли обменивать его так же, мы бы никогда не голодали. При том количестве металлов, которое мы добываем каждый день, мы должны были бы иметь еду в изобилии!»
«Не может быть, чтобы все было так просто, – отвечаю я, хмурясь. – Иначе с чего бы Хранитель Дороги отправлял нам так мало еды? Возможно, эта женщина какая-то особенная».
Однако наблюдая за уходящей с рогаликами женщиной, я не вижу в ней ничего, что отличало бы ее от других. Чем дольше мы смотрим, тем чаще видим, как кусочки металла люди обменивают на самые разные товары, и я начинаю склоняться к мнению Ли Вэя. Я знаю, какое количество металла добывает наш поселок. В мои обязанности входит его ежедневная регистрация. Я вижу, как маленькая доля такого металла переходит здесь из рук в руки и дает такое изобилие припасов, которое ошеломило бы наш поселок. Почему такой принцип обмена на нас не распространяется?
Я замечаю компанию детей, играющих на другой стороне улицы. Они держатся за руки, ходят кругом и говорят. Но их речь не похожа на ту, которую я слышала от других. Во-первых, все дети говорят одно и то же одновременно. А еще тут присутствует характеристика, с которой я не встречалась. В издаваемых детьми звуках есть красота, которая напоминает, как я в поселке впервые услышала дрозда. Мне приходит в голову удивительная мысль: я слышу человеческое пение! Но что бы это ни было, оно заставляет меня улыбаться.
Я не успеваю ничего об этом сказать: на нас обращает внимание сморщенная старушка, стоящая за столом. Она продает фрукты, и сейчас у нее покупателей нет. Мы встречаемся взглядами, и ее лицо светлеет. Старушка берет в руки плоды, которых я никогда не видела, открывает рот и издает непонятные звуки. Я качаю головой, понимая, что она хочет в обмен на них металл, а у меня его нет. Неправильно меня поняв, она берет другие фрукты и снова говорит. Я качаю головой и по привычке говорю знаками:
«Спасибо, не надо».
Лицо женщины моментально меняется. Она отшатывается и перестает улыбаться. Она отворачивается от нас, пытаясь зазвать кого-то другого – кого угодно. Когда она снова смотрит в нашу сторону и видит, что мы по-прежнему здесь, она машет руками, прогоняя нас: этот жест понятен любому. Мы отступаем и находим себе новое место – в стороне от всех – в тени большого здания, которое объявляет о продаже лекарств и трав.
«Что это было?» – спрашивает Ли Вэй.
«Она нас не поняла, – отвечаю я. – Она немного напомнила мне Хранителя Дороги: оба опознают язык знаков, но им от него неуютно».
В этот момент из здания выходит какой-то мужчина и замечает, как я заканчиваю предложение. Он отшатывается и резко поворачивается, обходя нас по широкой дуге. Я смотрю на Ли Вэя, проверяя, заметил ли он это. Заметил, и его лицо помрачнело.
«Мне не нравится этот город и эти люди, – говорит он. – Здесь что-то не так. Они знают про нас или, по крайней мере, про таких, как мы. И это их пугает».
«С чего им нас бояться?» – спрашиваю я.
«По-моему, дело не столько в нас…»
Он роняет руки: рядом с нами возникает фигура, закутанная в плащ. Судя по рукам и росту этой фигуры, я догадываюсь, что это – женщина. Под капюшоном лицо разглядеть трудно, и к тому же она смотрит в сторону, чтоб не быть узнанной. Кажется, она заметила, что мы говорим знаками, и я ожидаю, что она поведет себя так же, как остальные. Вместо этого она манит нас за собой и указывает на узкий проход между зданиями.
«Кажется, она хочет, чтобы мы пошли за ней», – говорю я Ли Вэю.
Еще один прохожий замечает наши знаки и вздрагивает с таким же встревоженным видом, как и продавщица фруктов. Таинственная женщина нетерпеливо топает ногой и снова знаками приглашает нас идти с ней. Видя, что мы не трогаемся с места, она обводит рукой других горожан и очень медленно начинает складывать пальцы в знаках. Она разговаривает, вот только пользуется не тем языком, который знаю я. Некоторые слова и движения мне незнакомы совсем, но какие-то я улавливаю – особенно когда она снова указывает на горожан и говорит: «Опасно». Она снова показывает, что нам надо идти за ней, и мне удается разобрать:
«Я… вам… безопасно».
Мы с Ли Вэем переглядываемся.
«Мы про нее ничего не знаем», – говорит он.
«Мы тут ничего ни про кого не знаем, – возражаю я. – Но она первая, кто знает наш язык. Вроде как».
Женщина в плаще вдруг резко взмахивает рукой. Я смотрю туда, куда она указывает, – два стражника решительно идут от ворот через толпу, явно кого-то выискивая. Лица злые. Они отпихивают людей и пристально смотрят по сторонам. Я холодею. Нет уверенности, что они ищут именно нас, но рисковать мы не можем – беремся с Ли Вэем за руки и идем за этой незнакомкой, в неизвестность.
Наша проводница заставляет нас развернуться и нырнуть в проход между домами. Мы движемся по такому запутанному пути, что вскоре я уже не могу сообразить, где рынок. Мы оставляем его далеко позади, как и множество густо населенных районов, меня это тревожит. Она обещала, что спасет нас от опасности, но вдруг мы просто идем в ловушку?
Наконец мы оказываемся, похоже, на противоположной стороне города. Я вижу вдали высоченную деревянную стену, но конечная цель – не она. Вместо этого незнакомка приводит нас к приземистому двухэтажному зданию, почти не украшенному. Надпись на фасаде гласит: «Постоялый двор „Красный Мирт“». Быстрым жестом нас направляют к боковой стене здания и какой-то безликой двери.
Оглядевшись и убедившись, что мы одни, наша проводница скидывает свой капюшон, и я с изумлением вижу, что она примерно нашего возраста, исключительной красоты. Незнакомка открывает дверь и собирается переступить через порог, но задерживается, заметив, что мы за ней не следуем.
«Все нормально, – говорит она. – Вас тут никто не обидит».
«Кто ты?» – спрашиваю я.
«И что это за дом?» – добавляет Ли Вэй.
«Меня зовут Сю Мэй, – отвечает девушка. – Я на этом постоялом дворе работаю. Я его… – Слово, которое она изображает следующим знаком, нам незнакомо. Когда она видит наше недоумение, у нее на лице отражается любопытство. – Кажется, ваш язык другой. Заходите, мы найдем чем писать. Не говорите знаками, пока не окажемся в безопасности».
Мы с Ли Вэем встревоженно переглядываемся. Я решительно не знаю, можно ли нам доверять кому-то в этом странном месте, но Сю Мэй, по крайней мере, от нас не шарахается, в отличие от продавцов на рынке. Ее лицо кажется мне открытым и обезоруживающим, а ее умение пользоваться нашим языком (или, по крайней мере, похожим на него) служит хоть каким-то упорядочивающим моментом в совершенно безумной ситуации. Чуть поколебавшись, мы идем за ней.
