– Мне было ужасно, – без всякого гнева сказала Деа. Все эмоции разом ее оставили, сменившись странным онемением чувств. Ну, по крайней мере, теперь она знает правду: она чудовище. – И вообще, разве так правильно?
Мириам снова нахмурилась.
– Правильно, неправильно, – махнула она рукой. – Люди иного мира помешаны на том, что правильно, а что нет, а ведь правда далеко не так проста!
– Иного мира? – чуть не рассмеялась Деа. – Это же мой мир! Был, по крайней мере. До сегодняшнего дня.
Минуту Мириам молчала. Через окно Деа видела, как свет скользит между домами, оставляя за собой долгие тени. Она легко могла разглядеть остроконечные вершины вдали – не то горы, не то здания.
– Прости меня, – сказала наконец Мириам. – Я делала все, что в моих силах. Но теперь это уже не важно, он все равно нас нашел. Не представляю, правда, как… – Оттуда, где стояла Мириам, послышался шорох. – За тобой явились двое его солдат, и я позволила им увести себя вместо тебя. Я надеялась, что, встретившись с ним, смогу убедить оставить тебя в покое…
Деа вцепилась в подоконник.
– Это я виновата, – через силу выговорила она, отметив, что чувство вины стало меньше. Да, она нарушила правила, но Мириам поступала гораздо хуже. – Я несколько раз входила в сны моего друга, и однажды он меня увидел… Я говорю о Конноре… А потом пришли безлицые и увязались за мной в реальный мир, и меня сочли сумасшедшей, хотя они на самом деле гнались за мной…
Мириам взяла Деа за плечи и повернула к себе. Деа старалась не обращать внимания на то, что браслеты из плюща на запястьях матери еле заметно шевелились.
– Ты не виновата, – сказала Мириам. – Рано или поздно нас бы нашли. Монстров столько, сколько людей, которым они снятся, вот почему твой отец столь могущественен. У него нет недостатка в солдатах. Уничтожат одних, появятся новые.
– Да разве можно их уничтожить? – растерялась Деа.
Мириам пожала плечами:
– Сила монстров в числе, поодиночке с ними нетрудно справиться.
– Но как? – Ей вспомнились безлицые со своим влажным, всасывающим дыханием, неровными дырами вместо ртов и тянущимися к ней длинными пальцами. Чего им бояться?
Мириам чуть заметно улыбнулась.
– Монстры появляются из людских страхов и тревог, из всего, о чем люди избегают думать наяву. В этом и сила чудовищ, поэтому они так популярны в королевской армии. Они питаются страхом.
– Но… – Деа задумалась, что означают безлицые для Коннора, что символизируют? Своим присутствием они трансформируют самый воздух, замораживают все вокруг, и целый мир замирает в ужасе. – Как же я перестану бояться?
– Вырви им зубы, если они кусаются, – сказала Мириам, и на секунду Деа показалось, что перед ней незнакомка. – Ослепи их, если у них сотня глаз. Дай им лица, если у них нет лиц. И тогда они станут просто людьми.
У Деа на языке вертелось множество вопросов – о монстрах, об отце и его армии, о войне, которая, по его словам, надвигается. О ее, Деа, чудовищном рождении в теле умирающего ребенка. О мелочах вроде афер, которые проворачивала Мириам. Но от усталости мозг положительно отказывался повиноваться.
– Он сказал, я должна решать, – выговорила Деа, избегая произносить слово «король» и не желая говорить «отец». – Дал двадцать четыре часа на раздумья.
Мириам отвела глаза, прикусив губу.
– Он не плохой человек, – сказала она. – Он столько лет тебя искал. Он хочет, чтобы ты вернулась.
«А ты тогда кто при таком раскладе?» – чуть не спросила Деа. Обхватив себя руками, она нащупала ребра. Все это во сне – и кости, и тело, но она же настоящая!
– Мне что, спасибо ему за это сказать? – поинтересовалась она.
Мириам посмотрела на Деа большими глазами цвета штормового моря. Эти глаза Деа знала лучше, чем свои собственные.
– Конечно, нет, – ответила она. И с вызовом добавила: – Прости, Деа, я считала, тебе лучше не знать…
– Поняла уже, не дура. – Деа произнесла это слишком резко, часто моргая. – Теперь-то что делать?
Мириам будто ждала этого вопроса. У нее брызнули слезы, и Деа испугалась – она никогда в жизни не видела мать плачущей.
– Деа, я хочу тебе счастья. Это все, чего я всю жизнь хотела!
Деа поняла, что мать не станет просить ее остаться. Ей самой не хотелось оставаться, но то, что мама ни о чем не просит, не умоляет не покидать ее, рождало в душе странную пустоту, будто сердцевину вырезали ножом, оставив оболочку.
– Он сказал, что не даст нам видеться… – Деа задрожала так сильно, что у нее ослабели колени. – Сказал, я никогда не вернусь сюда.
– Деа, – Мириам снова коснулась лица дочери, – я тебя не оставлю. Я всегда буду присматривать за тобой.
Деа отступила. Ей нечего было сказать. В пустой груди стремительно рос пузырек горя, угрожая лопнуть.
– Значит, я тебя больше не увижу?
– Я хочу, чтобы ты осталась, Деа. – Голос Мириам дрогнул. – Очень хочу. Но я не могу… быть эгоисткой. Решай сама.
Это было словно промокнуть под неожиданно налетевшим осенним ливнем: Деа стало холодно, плохо и одиноко.
– Но если я не смогу ходить в сны, что со мной будет? – вдруг спохватилась Деа. Она же заболеет, это точно! Насколько серьезно? И как скоро?
Мириам помрачнела. Деа поняла, что мать этого не знает.
– Все будет нормально, – неуверенно ответила она. – Я постараюсь тебя защитить.
– Как раньше, что ли? – не удержавшись, ехидно спросила Деа.
– Иди, – подтолкнула ее Мириам. – Если ты на самом деле так хочешь, иди. – Ее глаза снова повлажнели. – Я много чего натворила, а ты еще очень юна… Но я в тебя верю. Ты сможешь. Я же смогла.
Деа с самого начала хотелось побыстрее выбраться из мира снов, но сейчас, когда возвращение стало реальным, ее решимость вдруг поколебалась. «Ты сможешь. Я же смогла». Неужели ей придется всю жизнь скрываться от полиции? Стать мошенницей, как мать, красть еду на заправках и дезодоранты в аптеках?
– Нет, – сказала она, – не пойду. Я тебя не оставлю. Я не хочу.
– О, Деа, – Мириам прикрыла глаза рукой, словно стараясь не дать пролиться слезам. – Как бы мне этого хотелось! Но ты должна думать в первую очередь о своем счастье. Чем-то в любом случае придется пожертвовать.
Коннор. Деа вспомнила его лицо, меняющееся от улыбки, как сошедшийся пазл, и улыбнулась. Она вспомнила Голлум с копной легких вьющихся волос и мешковатыми одеяниями, и как летнее солнце припекает сквозь дымку, а зимой снег превращает мир в белое царство, укрывая все – и большое и малое.
– Слушай, – Мириам уже овладела собой, – тебе не обязательно выбирать сию минуту. Иди, подумай. – Деа не решалась, и тогда Мириам добавила: – Я все же твоя мать.
Эта фраза – «я все же твоя мать» – могла прозвучать и в Филдинге, когда они спорили о заданных уроках, о времени обязательного возвращения домой или о том, убрала ли Деа в своей комнате. Деа готова была снова броситься в объятия матери и остаться с ней навсегда – и одновременно ей хотелось накричать на нее и перестать разговаривать за все, что она сделала.
Вместо этого она сказала:
– Я тебя люблю.
– Деа… – Голос Мириам пресекся, и Деа увидела, что она опять плачет. – Я была плохой матерью, но я очень тебя люблю. Не забывай об этом. Я за тобой присмотрю, обещаю.
Деа пошла к двери, но Мириам ее остановила:
– Не сюда. Так будет быстрее …
Снова став властной, она повела Деа к увитому плющом окну.
– Что ты… – начала Деа, но не договорила.
Мама что-то бросила в окно – кажется, лепестки цветов, смятые ладонью в маленькие темные складки. В воздухе они развернулись, как фигурки оригами или крылья, и сложились в висящую в воздухе темную фигуру. Дверь.
– Что… – снова начала Деа, но Мириам толкнула ее, и она вылетела через открытое окно в теплый летний воздух. Темная дверь поднялась, как разинутый рот, и поглотила ее.
Деа с криком проснулась, задыхаясь от ощущения мрака, затопившего горло.
Она была в своей палатке, не представляя, как тут оказалась, и не понимая, что случилось. Выпутавшись из спального мешка, она выбралась из палатки, судорожно дыша.
Неужели ей все приснилось? Бензозаправка, зеркало, Аэри, король и Мириам? Нет, не может быть. Ей никогда не снятся сны. Деа еще чувствовала, как рука матери подтолкнула ее в спину, и слышала жесткие нотки в голосе отца: «У тебя двадцать четыре часа на раздумья».
Приближался рассвет. На горизонте расплывалось красное пятно солнца, истекающего кровью вверх, рассеивающего тьму. Было очень холодно – изо рта шел пар, земля покрылась тонким ледком. Пролетел ветер, и в лабиринте будто послышалось эхо слов ее матери – и тихий шорох: здесь шныряли и крысы, и кроты с морщинистыми мордочками, и толстые, как собаки, опоссумы с длинными голыми хвостами.
Деа смирилась с тем, что Мириам рассказала о ее рождении и о том, откуда они на самом деле. Шок уже прошел, осталась только тупая боль определенности, вроде перебоя сердечного ритма, – болезненная, но знакомая.
