Преподобный всегда отличался строгостью нравов, да и его взгляд и внешность внушали трепет, но теперь он так скривился и поджал губы, что явно не раз пожалел о нашей встрече. Никакой радости он уже не чувствовал и имел такой вид, будто ему предложили угоститься проволокой.
– Вы ведь хотели отправиться в Вест-Индию, не так ли? – я отвлекла его внимание от китайца.
На этот раз мне удалось завладеть его вниманием.
– Спасибо, миссис. Благодарю, что вы помните. Я действительно не отказываюсь от своего намерения и покидаю Эдинбург в четверг, но прежде мне нужно кончить неотложное дело во Франции.
– Как здоровье вашей сестры?
Преподобный покосился на китайца, словно не мог свободно говорить в его присутствии, отступил на шаг и понизил голос:
– Много лучше, много лучше, спасибо. То, что вы посоветовали принимать, помогло, теперь она ведет себя спокойнее и даже может уснуть. Сердечно благодарю за участие.
– Что ж, я рада, что смогла помочь. Смею надеяться, что вы удачно доберетесь до Вест-Индии.
Расстались мы тепло и сердечно, насколько это было возможно, учитывая характер мистера Кэмпбелла. Идя по Северной улице к дому, где жил Джаред, мистер Уиллоби уточнил:
– «Преподобный» – это очень благо-чесивый человек?
Китаец, как и многие выходцы с Востока, не всегда произносил звук «т». Слово «благочестивый» в его устах приобрело ироничное звучание, и я решила узнать, почему его заинтересовала фигура преподобного.
На это мистер Уиллоби ответил ухмылкой и убежденно произнес:
– Этот малый не благо-чесивая, совсем нет.
– Почему же? Ты что-то знаешь о нем?
Китаец лукаво взглянул на меня и выпалил:
– Моя видеть этот малый у мадам Жанна. Там она тихо-тихо, здесь, о, здесь громко. Очень, очень благо-чесивая!
Китаец разразился смехом, а я обернулась было в сторону мистера Кэмпбелла, но его и след простыл.
– Он ходить к проститутки, да, – резюмировал мистер Уиллоби и для наглядности произвел несколько движений в области своего паха.
– Может быть. Значит, и служители Шотландской свободной церкви бывают слабы плотью.
Во время ужина я оповестила, что видела пастора: я сочла это происшествие заслуживающим внимания, правда, не сказала о подробностях его личной жизни, которые передал мне китаец.
– Стоило бы узнать, куда именно он хочет попасть, а то Вест-Индия большая, – сообразила я задним числом. – Конечно, мистер Кэмпбелл не из тех людей, которых хочется видеть каждый день, но в Вест-Индии у нас не будет никого, к кому можно было бы обратиться за помощью в случае неприятностей. Лучше, если это будет он, а не вовсе чужой человек.
Джаред молча слушал, так как был занят жарким из телятины, макая его в винный соус, но когда прожевал, сообщил:
– Не волнуйтесь, у меня есть знакомые в тех краях. Джейми получил от меня внушительную стопку рекомендательных писем к людям, могущим быть полезными.
После этого обнадеживающего известия Джаред продолжил есть, глядя на Джейми, словно решая что-то, а после непринужденно проговорил:
– Кузен… мы встречались на равнине.
Джейми испытующе посмотрел в глаза Джареду и ответил:
– И расстались на площади.
Кузен отреагировал на это широкой улыбкой. Пока я недоумевала, он принялся расспрашивать Джейми:
– Тогда о верных людях и вовсе не стоит беспокоиться! У меня было такое подозрение, но я решил проверить, как видишь. В таком долгом путешествии их помощь точно пригодится. Кто тебя посвятил?
– Это произошло в тюрьме. Приняли в Инвернесскую ложу, впрочем, это и так понятно в какую.
Джаред выказал свое удовлетворение кивком.
– Отлично. В тех местах ложи находятся на Ямайке и Барбадосе, самая большая – на острове Тринидад. Там около двух тысяч членов. Письма к мастерам я заготовил, но тебе стоит обратиться лично к тринидадцам: они всегда в курсе того, что происходит на острове.
– Может, вы посвятите и меня в свои секреты? – обратилась я к мужчинам. – О каких ложах вы говорите?
– О ложах вольных каменщиков, – одарил меня улыбкой Джейми.
– Вот это да! Так ты масон? Почему я об этом не знаю?
– Потому что об этом не говорят вслух, – оборвал меня Джаред. – Вольные каменщики проводят свои встречи и обряды втайне от всех. Если бы кузен не был одним из нас, не видеть бы ему писем к тринидадцам.
Обсудив масонские тайны, мужчины принялись говорить о том, что нужно взять с собой на «Артемиду» из провизии, и я могла бы присоединиться к их разговору, но предпочла слушать. То, что Джейми является членом масонской ложи, таинственного ордена, о котором до сих пор ходят разнообразные слухи, заставило меня задуматься о том, что я почти не знаю своего мужа. Раньше я знала о нем все, но не теперь.
Сейчас мы, конечно, говорили откровенно, хотя во время разговора о Брианне мне пришлось нелегко. После ночи любви я засыпала на его плече, зная, что мысли моего мужа понятны для меня.
Однако же очень часто взгляд Джейми был направлен туда, в прошлое, и я чувствовала себя лишней, ничего не знающей об этом рослом рыжем человеке. Слишком много времени прошло со времени нашего расставания, и слишком много событий имели место, чтобы нам было легко и просто вместе. Мы оба понимали это, но в такие моменты мне казалось, что почва уходит у меня из-под ног.
В ответ на мои тяжелые мысли Джейми прижал мою ногу под столом и слегка улыбнулся мне, поднимая бокал, напоминая мне тем самым о брачной ночи. Тогда мы были совсем чужими и отчаянно боялись друг друга, спасаясь от самих себя вином. Тогда между нами не было ничего, кроме брачного контракта. Мы обещали быть честными друг с другом и сдержали свое обещание.
– Кое-что ты, возможно, никогда мне не расскажешь, потому что не сможешь или не доверишь, я понимаю это. Но то, чем ты решишься поделиться со мной… пускай это не будет ложью. Если не можешь – не рассказывай ничего. Мы уважаем друг друга – пока только это, – а это значит, что можем иметь личные секреты, но никак не лгать друг другу.
Вспоминая это, я отпила вина и почувствовала, как теплая волна алкоголя прокатывается по моему телу. Джаред еще говорил о галетах и свечах, но Джейми смотрел только на меня, сильнее прижимая мою ногу.
– Утром, кузен, – ответил он на какой-то необязательный вопрос. – Лучше я разберусь с этим утром: днем было слишком много всего.
Встав, он отодвинул стул и спросил меня:
– Англичаночка, ты со мной?
Глупая условность! Ну разумеется. Вино грело меня изнутри, дополняя мое возбуждение. Мы снова понимали друг друга с полуслова, а существовавшее уважение давало простор для любых маневров, не связанных с ложью.
Утром следующего дня Джейми, кузен и китаец занимались своими делами, а я отправилась заниматься своим, для которого мне не требовались свидетели. Мне хотелось встретить людей, много значивших для меня в Париже лет двадцать назад, но одного из них, мэтра Раймона, оказывается, уже не было в живых. Что же до второй особы, то я не была уверена, жива ли она, найдется ли у нее время, захочет ли она меня видеть, но проверить стоило, ибо я увижу ее в последний раз, если увижу. В предвкушении встречи я приказала кучеру Джареда отвезти меня в больницу, поэтически называвшуюся «Обитель ангелов».
Я стояла на кладбище, где покоились монахини из женского монастыря. Собор высился над этим последним убежищем верующих женщин, хмурые облака бежали по небу, гонимые ветром. Известняковые плиты ясно виднелись в волглом тумане, и толстые стены, отделявшие кладбище от остального мира, надежно укрывали от сырости, тянущейся с Сены. Многие камни поросли мягким мхом, скрашивающим печальную обитель и отвлекающим внимание от голых ветвей деревьев, которые пронзительно напоминали о бренности человеческого существования.
Надгробие, у подножия которого я стояла, было сделано из белого мрамора. На нем были высечены херувимские крылья, а надпись гласила: «Вера».
Я глядела долго, чувствуя, как на глаза набегают слезы, затем положила к подножию цветок, розовый тюльпан – редкость для зимнего Парижа. Джаред имел свою оранжерею, так что достать этот нежный цветок, мягкие лепестки которого похожи на щечки младенчика, не составило труда.
Почувствовав на своей голове ладонь матушки Хильдегард – я узнала ее сразу, даже не оборачиваясь, – я призналась, что не думала плакать, но не смогла справиться со своими чувствами.
– Le Bon Dieu держит в руце своей судьбы человеческие и распоряжается ими так, как считает нужным. Но обычно Он не объясняет нам свои решения, поэтому мы часто ропщем на Него. – Матушка, как и все французы, называла Бога Добрым Господом.
Я тяжело вздохнула, понимая, что эта встреча все равно подняла во мне бурю чувств, как бы я ни готовилась к ней, и утерлась краем плаща. Встретившись глазами с монахиней, я увидела, что она смотрит сочувственно и в то же время с интересом. Неудивительно: мы так давно не виделись…
