– В письмах ты упоминаешь какой-то э-э… Пан…петлекон? Что ты можешь рассказать мне об этом?
– Эти письма написал не я, а Эмма, – ответил я.
– Ну да, конечно. Тогда поговорим о ней. Расскажи мне об Эмме.
– Доктор, – вмешалась мама. – Мне кажется, не стоит поощрять…
– Прошу вас, миссис Портман. – Доктор Спэнджер подняла ладонь. – Джейк, расскажи мне об Эмме. Это твоя девушка?
Я увидел, как поползли вверх брови отца. У меня еще никогда не было не то что девушки, но даже настоящего свидания.
– Думаю, она была моей девушкой. Но сейчас мы вроде как… расстались.
Доктор Спэнджер что-то записала, затем начала постукивать кончиком ручки по подбородку.
– А когда ты ее себе представляешь, как она выглядит?
Я отшатнулся, вжавшись спиной в спинку кресла.
– Что вы имеете в виду – я ее себе представляю?
– Ой! – Доктор Спэнджер поняла, что дала маху, и поджала губы. – Я хотела сказать…
– Ладно, все это чересчур затянулось, – вмешался отец. – Джейк, мы знаем, что эти письма написал ты.
Я чуть не выпрыгнул из кресла.
– Что вы знаете? Это даже не мой почерк!
Отец извлек из кармана еще одно письмо – то, которое написала ему Эмма.
– Это ведь написал ты, сознайся? Это тот же почерк.
– Это тоже была Эмма! Смотри, тут даже имя ее стоит!
Я попытался выхватить у него письмо, но отец отдернул руку.
– Иногда нам чего-то хочется так сильно, что мы начинаем фантазировать и верим в то, что наши фантазии реальны, – произнесла доктор Спэнджер.
– Вы думаете, я чокнутый! – закричал я.
– Мы такое слово не употребляем, – ответила доктор Спэнджер. – Прошу тебя, Джейк, успокойся.
– Как насчет почтовых марок на конвертах? – напомнил им я, показывая на письма на столе доктора Спэнджер. – Они пришли из Лондона!
Отец тяжело вздохнул.
– В прошлом семестре ты в школе изучал фотошоп, Джейки. Может, я и старый, но я знаю, как легко все это подделать.
– А снимки? Я и их подделал?
– Это фотографии твоего дедушки. Я уверен, что уже их видел.
У меня шла кругом голова. Меня предали и выставили на посмешище. Я сгорал от стыда. А потом я вообще перестал отвечать, потому что все, что я говорил, только еще больше убеждало их в том, что я утратил рассудок.
Я с трудом сдерживал негодование, пока они говорили обо мне так, как будто меня там вообще не было. Новый диагноз доктора Спэнджер заключался в том, что я страдаю «радикальным отрывом от реальности» и что все эти «странные дети» – часть замысловатой системы галлюцинаций, сконструированной моим мозгом, включая мифическую девушку. Будучи очень умным, я сумел на протяжении долгих недель дурачить окружающих, заставляя их считать себя нормальным. Но теперь письма доказали, что до исцеления еще очень далеко и я даже могу представлять угрозу для себя самого. Она порекомендовала безотлагательно поместить меня в «клинику» для «реабилитации и наблюдения». Насколько я понял, так у психиатров называется психушка.
Оказалось, что у них все было спланировано заранее.
– Это всего на неделю, от силы на две, – успокоил меня отец. – Это очень хорошее место, супердорогое. Считай это небольшими каникулами.
– Отдайте мне письма.
Доктор Спэнджер сунула письма в папку.
– Прости, Джейк. Мы решили, что будет лучше, если они останутся у меня.
– Вы мне солгали! – воскликнул я.
Бросившись к ее столу, я попытался их схватить, но Спэнджер оказалась проворной и успела отскочить вместе с папкой. Отец что-то крикнул и схватил меня, а секунду спустя в кабинет ворвались двое моих дядьев. Все это время они ожидали в коридоре, чтобы не позволить мне сбежать, попытайся я это сделать.
Они вывели меня на парковку и усадили в машину. Мама нервно пояснила, что дяди несколько дней поживут у нас, пока в клинике не освободится для меня место.
Они боялись оставаться со мной наедине. Мои собственные родители. Кроме того, они не хотели нести за меня ответственность и поэтому решили умыть руки, отправив в клинику. Как будто речь шла о необходимости перебинтовать травмированный локоть. Давайте уж называть вещи своими именами, – думал я, – речь идет о дурдоме, каким бы дорогим он ни был. Там у меня не получится делать вид, что я глотаю лекарства. Выплюнуть их мне уже никто не позволит. И уж точно мне не удастся одурачить врачей россказнями об амнезии и бессознательном бродяжничестве. Они будут пичкать меня нейролептиками и тиопенталом, пока я не выложу им все, что знаю о Странном мире. Получив доказательство того, что мое безумие не поддается коррекции, они будут вынуждены запереть меня в палате, обитой войлоком, до конца моих дней.
Я понял, что мне конец.
* * *
На протяжении последующих нескольких дней с меня не спускали глаз, как если бы я был преступником. В соседней со мной комнате всегда находился кто-то из родителей или дядьев. Все ожидали звонка из клиники. Видимо, это было весьма популярное место, потому что меня собирались запихнуть туда, как только там освободится место, что могло произойти в любой день.
– Мы будем навещать тебя каждый день, – заверяла меня мама. – Джейки, я обещаю тебе, что это всего на несколько недель.
Всего на несколько недель. Ну да, так я и поверил.
Я пытался с ними беседовать. Я их уговаривал. Я умолял их найти графолога, который подтвердил бы, что письма написаны не мной. Так ничего и не добившись, я сменил тактику. Я признался в том, что действительно написал эти письма (хотя, разумеется, это было не так). Я сказал, что понял, что сам все это придумал, и на самом деле не существует ни странных детей, ни имбрин, ни Эммы. Это их обрадовало, но решимости не поколебало. Позже я случайно услышал, как они шепчутся друг с другом, и узнал, что ради того, чтобы забронировать мне место в очереди на лечение в этой дорогущей клинике, они заранее заплатили за первую неделю моего там пребывания. Пути назад не было.
Я задумался о побеге. Я мог схватить ключи от машины и попытаться уехать. Но меня все равно бы поймали, и это лишь усугубило бы мое положение.
Я фантазировал о том, как мне на помощь приходит Эмма. Я даже написал ей письмо, рассказав обо всем, что со мной произошло, но не мог его отправить. Даже если бы мне удалось незаметно выскользнуть к почтовому ящику, почтальон возле нашего дома больше не показывался. Но даже если бы она и получила письмо, что бы это изменило? Я находился в настоящем, далеко от петли. Она все равно не смогла бы приехать.
На третий вечер я в отчаянии стащил папин телефон (мне телефон уже не полагался) и с его помощью отправил Эмме электронное письмо. Прежде чем я успел понять, насколько бесполезно пытаться объяснить ей концепцию компьютеров и Интернета, я открыл для нее почтовый ящик – [email protected], но она отнеслась к моей идее с таким безразличием, что я ни разу ей не написал. Более того, я только потом понял, что даже не удосужился сообщить ей пароль. У записки в бутылке, брошенной в море, было и то больше вероятности попасть к ней в руки, но это был мой единственный шанс, и я его использовал.
На следующий вечер нам позвонили из клиники – у них появилось свободное место. Мои вещи были собраны еще несколько дней назад. Не имело ровным счетом никакого значения даже то, что уже было девять часов вечера и что дорога в клинику заняла бы у нас два часа, – было решено немедленно меня в нее доставить. Мои родители сидели впереди, а я оказался зажат на заднем сиденье между своими дядьями, как будто бы они считали, что я способен на ходу выпрыгнуть из автомобиля. На самом деле я действительно мог бы это сделать. Но когда загрохотала дверь гаража и отец завел двигатель, последние остатки надежды в моей груди начали стремительно таять. Деваться было некуда. Я не мог ни убедить родителей остановиться, ни сбежать. Для этого мне понадобилось бы добраться до Лондона, а значит, требовался паспорт, деньги и еще много всего, что было мне совершенно недоступно. Я смирился с неизбежностью, утешая себя тем, что странным людям приходилось терпеть еще худшие лишения.
Микроавтобус начал сдавать назад, выползая из гаража. Отец включил фары, затем радио. Беспрерывная болтовня диджея заполнила салон. За пальмами на краю двора вставала луна. Я опустил голову и зажмурился, пытаясь справиться с нахлынувшей на меня волной ужаса. Может быть, я смогу усилием воли перенестись в какое-то другое место? – мелькнула мысль. Может быть, я способен исчезнуть?
Мы тронулись с места, и под колесами захрустели битые ракушки, которыми была усыпана наша подъездная дорожка. Дяди поверх моей головы обсуждали какие-то спортивные события в попытке поднять общее настроение. Я заблокировал их голоса, не впуская их в свое сознание.
Меня здесь нет.
Мы еще не успели выехать на дорогу, как вдруг машина, резко дернувшись, остановилась.
– Это еще что такое? – услышал я голос отца.
Он резко засигналил, и я распахнул глаза. Впрочем, то, что я увидел, убедило меня в том, что мне удалось заставить себя уснуть. Прямо перед нашей машиной поперек подъездной дорожки, выстроившись в шеренгу и сияя в свете наших фар, стояли все мои странные друзья. Эмма, Гораций, Енох, Оливия, Клэр, Хью и даже Миллард. А перед ними в дорожном пальто на плечах и с ковровой сумкой в руках стояла мисс Сапсан.
