выйти и сказать, что ни в чем не виноват, отмыть свое имя. Но неизвестно, какой оказалась бы цена за это. Они могли бы вместе выследить и убить Го Лицзяня, как Ван Сяоши и планировал, если бы только он все рассказал ему и Старейшинам, но у бывшего советника явно были слишком прочные связи и большое влияние, если он умудрился подкупить стольких людей, что остальные стали свидетельствовать против него из страха. Кто знает, чем придется пожертвовать ради возмездия. Ван Сяоши не хотел, чтобы кто-либо пострадал снова. Кто угодно, пусть даже это будет лишь один и совершенно незнакомый ему человек. Он справится.
Он усмехнулся и отвернулся от Лун Байхуа, скрестив руки на груди.
– Ты решил, что сможешь подкупить меня этой безделушкой? – ледяным тоном произнес Ван Сяоши. – Я уже не тот юноша, который готов был на все ради этого. Чему ты и твоя семья сможете научить меня?
– Ван Сяоши, – Лун Байхуа сделал еще один шаг, приблизившись к нему почти вплотную. Его раскрытая ладонь коснулась предплечья. – Пойдем со мной к Старейшинам, я смогу…
– Что ты сможешь? – отбросив от себя его руку, воскликнул Ван Сяоши. – Что сможешь ты, чего не могу я? Если бы хотел, я бы давно сделал это!
– Хотя бы выслушай…
– Нет! Я не желаю ничего слушать.
Ван Сяоши понял, что, если не скажет чего-то, что сразу отговорит упрямого Лун Байхуа от этой идеи, тот не прекратит настаивать. Непослушными губами он произнес, заставив себя посмотреть ему в глаза:
– Я хотел быть учеником твоего отца. Он мертв. От тебя мне не нужно ничего. В том числе это. Уходи.
Он вновь толкнул руку Лун Байхуа с такой силой, что дракон не удержался в чужой ладони и упал, звякнув об ветхие доски на полу. Вместе с ним куда-то вниз сорвалось сердце Ван Сяоши. Что-то будто толкнуло в спину, пытаясь заставить наклониться и поднять драгоценность, хотя бы коснуться ее еще раз, но Ван Сяоши остался стоять. Не столько он хотел овладеть этой подвеской, как в юности, сколько иррационально жаждал еще раз ощутить тепло и духовную силу Лун Байхуа.
Тот молча поднял белый нефрит с грязного пола и выпрямился. Ван Сяоши показалось, что он скажет что-то еще, но Лун Байхуа развернулся и вышел прочь, прикрыв за собой дверь.
Ван Сяоши задул свечу и осел на пол, утянув с собой со стола флейту, прижав ее к груди и чувствуя, как закипают на глазах слезы бессилия.
Теперь он точно остался один.
* * *
В пятом павильоне все декорации остались нетронутыми с момента последней постановки, которая была словно не одну жизнь назад. По периметру горели несколько ламп, освещая деревянный стол и свечу на нем, которую уже много дней не зажигали. Все оказалось воспроизведено с такой точностью, что Лун Аню сложно было отделить смешавшиеся воспоминания о постановке и то, что он видел во время медитации.
Возможно, это уже не играло такой большой роли. Лесная хижина, где Лун Байхуа впервые увидел изгнанника Ван Сяоши и его флейту. Пятый павильон, где Ван Цин рухнул на пол, едва успев сыграть на ней одну ноту. Ощущение страха. Боли. Невыносимой тоски. И – среди всего этого – странное желание спрятать от всего мира человека, который готов был разрушить самого себя во имя справедливости и спасения тех, кем дорожил. Лун Байхуа просил его объясниться.
«Пойдем со мной к Старейшинам».
Лун Ань ощущал его, как самого себя. И в голове крутилась совсем иная фраза.
«Останься со мной».
Юноша, бывший ярче луны на ясном ночном небе. Смеющийся, раздражающий, докучающий своими шутками и излишней болтливостью. Тративший духовную силу на птицу и совершенно не умеющий обращаться со змеями, несмотря на предостережения Лун Байхуа.
Человек, пошедший против людей, чтобы остаться человеком.
Останься. Пойдем со мной. Мир еще не знает, чего лишится, если тебя не станет.
Лун Ань знал. И не понимал, откуда это знание в нем появилось. Оно будто было там, в глубине души, всегда. Сожаление, что в какой-то момент он выбрал остаться собой, в то время как Ван Сяоши не побоялся измениться во имя своей цели.
Как и Ван Цин не стал жаловаться на свою судьбу, столкнувшись с ненавистью окружающих.
«Тысяча эпох» готовилась к завтрашнему открытию. Были пройдены последние проверки. Лун Ань приехал, чтобы отдать Тао Ю его лук, который все же удалось внешне восстановить для хранения на память. Фа Линь, встретив его в коридоре, сказал, что Ван Цин тоже здесь с самого утра – сидит в пятом павильоне и над чем-то работает, заявив, что ему там проще сосредоточиться.
Запись, которую им передал Мо Шэн, вышла полтора часа назад, а следом – и ответ на обличительное видео «фанатки» Ван Цина с самим Лун Анем, где он рассказал, что именно произошло. На видео сотрудника «7-Eleven» было все: спор у кассы, разбитое дважды лицо Го Пина, нож в его руках, полетевший в полку и пробивший стоявшую на ней коробку. Ван Цин, толкнувший девушку, чтобы защитить ее. И даже охранник Лю, который незаметно забрал оружие, пока Ван Цин с Лун Анем пытались успокоить Сяо Лин. Ко всему этому – приложенное заверение судебной экспертизы о подлинности. К тому же, в отличие от камер видеонаблюдения, смартфон записал и звук.
Лун Аню пришлось выключить телефон, потому что он не умолкал ни на секунду, чем напоминал о том дне, когда то же самое происходило с Ван Цином.
Только на этот раз все было иначе. И уже не имело никакого значения.
Лун Ань подошел к деревянному столу и коснулся шероховатой поверхности, положив на нее принесенный с собой лук. Бросил взгляд на ветхое окно, за которым в тот день царила густая темнота, похожая на притаившегося в ночном лесу зверя. Сейчас через него было видно Ван Цина, который сидел прямо на полу павильона в окружении раскрытого ноутбука и разбросанных, исписанных сверху донизу листов.
Спустившись с пьедестала, на котором располагались декорации, Лун Ань обошел их и замер, услышав собственный голос.
Ван Цин смотрел его запись, скрестив ноги и согнувшись перед ноутбуком. Они не виделись больше недели, но, по ощущениям, их последняя встреча произошла бесконечно давно. Если и можно было скучать еще больше – то именно в этот момент, пока Ван Цин еще не заметил его присутствия, а Лун Ань стоял и смотрел на него так, будто не видел вечность.
Видео
