братья были взяты в Багерлее. – Луиза не могла видеть собеседников, но не сомневалась: Катарина смотрит только на короля. – И они вышли оттуда. Его высокопреосвященство счел их невиновными, а в его распоряжении находились те же улики и те же свидетели. По Уложению Франциска, нельзя вновь выдвигать единожды опровергнутое обвинение. Мои братья оправданы.
– Это правда, – перебил Фердинанд, он был явно обрадован. – Сильвестр сам нам сказал, что Ги и Иорама надо отпустить. Он бы не стал этого делать, будь там заговор. Это все Гайифа и Дриксен, они всегда нас ненавидели. С Варастой и бунтом у них не вышло, они решили внести разлад в нашу семью…
– Ваше величество не осведомлены обо всех обстоятельствах, – влез кансилльер. – Его высокопреосвященству не удалось проследить связи братьев Ариго и графа Килеана-ур-Ломбаха с дриксенскими и гайифскими шпионами, а подвергнуть родственников ее величества допросу с пристрастием посчитали неправильным. Именно поэтому графа Ариго и графа Энтрага отпустили. Временно. Я это знаю, его высокопреосвященство со мной советовался. Он не сомневался в существовании совместного заговора Приддов, Окделлов, Ариго и Раканов, с одной стороны, и иностранных агентов – с другой. И в этом заговоре немалая роль отводилась ее величеству и ее братьям.
– Придды и Окделлы, – с ненавистью проговорил Фердинанд Оллар. – Всегда Придды и Окделлы.
– И Эпинэ, – подсказал кансилльер. – Эта фамилия виновна более других. Герцоги Эпинэ были обласканы предками вашего величества и отплатили черной неблагодарностью.
– Да-да, – король был рад любому поводу сменить тему разговора. – Я помню. Я сегодня же подпишу указ о введении в Эпинэ военного положения и передаче губернатору Сабве особых полномочий.
– Это мудрое решение.
Луизе показалось, Леопольд Манрик сейчас заурчит, как пес над костью. Госпожа Арамона по-прежнему ненавидела Катарину Ариго, но в данный момент хотелось удавить не ее, а рыжего выскочку.
– Ваше величество, – прошептала Катарина, – в Эпинэ живут ваши подданные, а не враги. Простые люди не должны платить за прегрешения знати.
Мерзавка права, никуда не денешься. Она говорит так, как должен говорить сюзерен, защищающий своих вассалов. А сюзерен только сопит! Святая Октавия, что ж такое творится?
– Эпинэ – рассадник крамолы, – отрезал Манрик, – так же, как и Надор. «Простым людям» пора понять, что они – подданные Олларов, а не выродившихся бездельников и предателей. Тогда корона будет их охранять, но не раньше. Пусть берут пример с варастийцев, бергеров, кэналлийцев.
– Кэналлийцев и бергеров не нужно охранять, – голосишко Катарины дрожал, но она не сдавалась. – Введите туда войска и посчитайте, сколько оттуда сумеет выйти. А простые талигойцы…
– Ваше величество, – Манрик явно терял терпение, – ее величество умело уводит разговор в сторону, но мы не должны поддаваться. Введя в Эпинэ военное положение, вы поступите весьма мудро, особенно в свете предстоящей передачи герцогской короны и титула достойным слугам вашего величества. Но нам следует вернуться к доказательствам вины ее величества перед короной и королем. Обер-прокурор Колиньяр полагает, ее величество осведомлена о предательстве своих братьев, способствовала бегству Августа Штанцлера и изменяла своему супружескому долгу.
Рыжий скот замахнулся на Ворона? На пару с Колиньяром?! С тем все ясно – мстит за сынка, но Манрик?!
– Мы… Наше мнение таково… Мы рассмотрели…
Закатные твари, чего он там мычит? Он король или корова?! Вышвырни Манрика вон, дай жене пощечину, вытряси из нее правду, если ты ее не знаешь, хотя как это не знаешь?! Все знают, а ты – нет?
– Если ее величество виновна, она будет наказана, – разродился Фердинанд. – Но пока вина не доказана, человек не виновен.
– Она доказана, ваше величество.
– Катарина, – голос короля стал глухим и хриплым, – поклянитесь здоровьем наших детей, что вы не виновны перед Талигом и его королем.
– Клянусь, – шлюха врала, но она спасала не только себя, но и детей. Луиза на ее месте тоже бы солгала четыре, четыреста, сорок тысяч раз. Любая мать будет защищать своих детей, хоть с пистолетом, хоть в постели с тем, у кого этот пистолет есть.
В гостиной что-то зашуршало. Платье Катарины?
– Я исповедовалась своему духовнику во всех своих грехах. – Луиза отдала бы один глаз за возможность видеть ли́ца королевы и короля. – А мой духовник исповедовался перед его высокопреосвященством. Квентин Дорак знал обо всех моих прегрешениях, но он ушел в Рассветные Сады. Ваше величество, по праву Франциска, вы – глава нашей церкви. Примите исповедь моего духовника и узнаете все. Но, – в голосе Катарины засквозило отвращение, – господин Манрик не является моим исповедником.
– Мы… мы готовы… мы…
– Ваше величество, – не отступил Манрик, – семейство Ариго тайно исповедует эсператизм, вряд ли ее величество исповедовалась олларианскому священнику во всех своих прегрешениях. Герцог Колиньяр собрал убедительные доказательства тайных встреч ее величества в аббатстве Святой Октавии с Эгмонтом Окделлом, Мишелем Эпинэ, Джастином Приддом, Оскаром Феншо-Тримейном и Ричардом Окделлом.
Вот, значит, как… На Ворона Манрик с Колиньяром замахнуться не смеют, вот и притягивают за уши все, что под руку подвернулось. Эгмонт Окделл и Морис Эр-При подошли бы больше, но в отцы малолетнему наследнику покойнички не годятся. Нет, в том, что королева – прирожденная шлюха, госпожа Арамона не сомневалась, но королеве Талига завести любовника непросто. Вернее, не завести, а скрыть. Про Алву знали все, про других никто не слышал, и немудрено. Катарина жила в стеклянном ящике: днем не продохнуть от титулованных баб и камеристок, ночью в смежных с опочивальней ее величества комнатах торчат дежурные дамы. Изменишь тут, кошки с две! Остаются храмы, но и там не особо разгуляешься.
– Аббатиса Моника призналась во всем, – бросил на стол следующую карту Манрик.
– Да, – эхом повторил король, – аббатиса во всем призналась…
– Аббатиса призналась во всем? – переспросила королева, и Луизе показалось, что она засмеялась. – Вы говорите, во всем?
– Во всем, – с расстановкой произнес Манрик. – Мать Моника проявила благоразумие.
– Умолчав о встрече с Эстебаном Колиньяром и попытке этого развращенного юнца изнасиловать свою королеву? О да, она проявила благоразумие, ведь ее допрашивал отец Эстебана!
– Клевета! – выкрикнул кансилльер. – Эстебан Сабве мертв!
– Так же, как и многие другие, – отрезала Катарина. – Но юный Ричард жив, так что один свидетель у меня остался. К несчастью, он далеко отсюда. Как и наказавший наследника Колиньяров герцог Алва. Пусть кансилльер Манрик повторит свои обвинения в присутствии Первого маршала Талига! Я не оскверняла прелюбодеянием святую обитель, я… я, как могла, пыталась уговорить Лучших Людей Талига сложить оружие… И только Эстебана Колиньяра я приняла, потому что хотела его образумить… У меня сохранились его письма, которые мне подбрасывали… я надеюсь, что это были подкупленные слуги, а не… кто-то из моих дам.
В полной тишине раздался стук, словно хлопнула деревянная крышка, и глухой звон.
– Они здесь, ваше величество… Читайте…
Стон, дробь стремительно сменяющихся звуков, еще один стук, мягкий, глухой, тяжелый…
– Катари! Ей плохо…
– Воды…
– Камеристка! Где камеристка?
– Помогите!..
4
Главное она слышала, теперь бы
