— Твари, демонские подстилки, грязные колдуны, испепели вас Фламмар! Я, Улаф из потомков Хельма Дракона, порвал бы вас в кровавые лохмотья, если бы не…
Алмаз вскинул левую руку ладонью вверх — и голос виктийца оборвался. Пленник силился что-то крикнуть, но горло издавало лишь тихое сипение.
— Зачем, вождь? — огорчилась женщина. — Мне нравятся его вопли. И Тлолкалойо доволен. — Она кивнула в сторону красно-бурой статуи. — Тлолкалойо сегодня получит достойную жертву: не забитого раба, а истинного воина, могучего и бесстрашного.
— Накричится еще, — добродушно ответил Алмаз. — А пока пусть не мешает… О чем ты хочешь просить своего бога?
— Пусть откроет будущее. Двуцвет хочет узнать, доживет ли старший альбинский принц до того дня, когда ему суждено надеть корону.
Алмаз рассеянно кивнул. Его не особенно занимала политика.
Тем временем Агат закончила разводить костер, сняла шаль и сбросила балахон, оставшись обнаженной. Теперь видно было, что она немолода. По лицу возраст читался с трудом, но тело — обрюзгшее, с отвисшим животом и потерявшими упругость грудями — говорило о том, что зрелость женщины уже переходит в старость.
Не смущаясь под мужскими взглядами, просто не замечая их, Агат подошла к нише со статуей и взяла два предмета из ржавого железа, лежащие у ног каменного божества.
— Спроси своего бога заодно о судьбе Ожерелья, — попросил Алмаз.
Он не верил в божественную силу каменного истукана с труднопроизносимым именем, но в пророческие способности Агат верил безоговорочно. Из-за этих способностей таумекланка не затерялась среди рабов, которых поглощал и не выпускал Семибашенный замок.
— Я всегда спрашиваю про Ожерелье! — чуть обиженно отозвалась женщина, привычно надевая что-то вроде железных перчаток с длинными когтями.
— Ну и славно, — кивнул Алмаз. — Я зайду попозже, узнаю…
— Верни жертве голос, вождь. Зачем лишать Тлолкалойо радости?
— Да пожалуйста, пусть радуется! — усмехнулся Алмаз, легко махнул левой кистью в сторону пленника и вышел из комнаты.
Идя по узкому, с низким потолком коридору и слушая затихающие позади угрозы и проклятия, маг посмеивался: Агат прекрасно освоила чужой язык, но осталась дикаркой из таумекланского леса. Она, единственная в Ожерелье, не стремится познавать новое. Просто служит своему богу, как служила на родине.
Алмаз вспомнил, как он и его собратья по Ожерелью, измерив могучий магический потенциал рабыни, предложили ей стать одной из них. А дикая баба выставила условие: пусть ей привезут ее божество! Маги оценили характер таумекланки и снарядили экспедициюза идолом на далекий материк Фламмарэйди. Правда, мореходы, которые добыли статую, попутно спалили храм, а жриц переловили и продали в рабство. Но Агат, узнав об этом, не огорчилась. Сказала: «Теперь у Тлолкалойо будет каменный храм. А те глупые козы не смогли бы угодить божеству так, как это буду делать я!..»
Алмаз распахнул дверь. В лицо ударило солнце, пронзительно закричали чайки. Серое северное море мерно катило волны на каменистый берег. Винтовая лестница вела вниз от каменной площадки. Маг начал спускаться по ступенькам. И первый же поворот открыл перед ним картину, которая потрясла бы человека, увидевшего ее впервые.
По берегу стылого моря зеленым костром полыхал лес. Не суровый виктийский ельник — буйный, яркий лес, празднество небывалых деревьев с огромными сочными листьями. Толстые, как канаты, лианы обвивали стволы. Цветы облепили ветви гроздьями — алыми, оранжевыми, пурпурными, густо-синими.
Сверху было видно, что лес тянется вдоль берега и скрывается за серыми скалами у горизонта. Алмаз знал, что там, за скалами, лес и оканчивается. Но глаза отказывались в это верить. Слишком нагло, слишком победно лес грозил ветвями морю и утесам — словно армия короля-завоевателя шла веселым маршем по пустынному побережью…
Алмаз спустился на берег. Край леса производил странное впечатление: не опушка, а именно край, словно кто-то гигантским ножом разделил пышное цветение растений и суровые валуны, вылизанные догола соленым ветром. И на этом краю меж камней стояло удобное деревянное кресло. Маг опустился на сиденье и крикнул:
— Эй, Изумруд! Принимай гостя!
И приготовился ждать, любуясь кричащими, варварскими, но восхитительными сочетаниями красок — листья, цветы, стволы.
Войти в лес Алмаз и не подумал, хотя охранные чары его бы пропустили. Но лес был битком набит всякой таумекланской мерзостью, вроде крупных комаров, ядовитых змей и растений-кровопийц — захлестнут кожу колючими усиками и тянут кровь.
Кроме того, Изумруд вывел растения, каких не знал его родной Таумеклан. Например, дерево, за которое Ожерелье признательно лесному чародею. Привяжешь к стволу раба, дерево окутает его ветвями. А когда раба отвяжешь, он становится тупым, но покорным. Теряет способность к размышлениям, но старательно исполняет повеления и рта не раскрывает без приказа. В замке теперь вся прислуга такая… неразговорчивая…
Сверху послышалось шуршание, словно по ветвям скользила огромная ящерица. Маг поднял голову — и встретился глазами с илвом, раздвинувшим ветви.
Впрочем, Алмаз глядел в эти круглые желтые глаза несколько мгновений. Илв тут же скользнул рукой к голове и надвинул на глаза повязку из черной материи.
Алмаз не удивился. Он знал, что солнечный свет бьет по глазам илвов, а ткань тонкая, сквозь нее Изумруд видит все вокруг — не очень четко, зато глазам не больно.
— Здравствуй, вождь! — высоким голосом приветствовал гостя илв.
— И ты зовешь меня вождем, — усмехнулся Алмаз. — Ваши таумекланские штучки…
— Ты был у Агат? — догадался илв.
— Да. Она готовится к жертвоприношению. Я ушел, чтобы не мешать. Да и раздражает меня это зрелище.
— Тебя, вождь? Но ты сам каждый день терзаешь ножом человеческую плоть!
— Это не нож, а скальпель, — уточнил Алмаз.
— Те, что умирают на залитом кровью столе, не видят разницы.
Алмаз вздохнул про себя, вспомнив мелькнувшую недавно мысль: да, илв и шаманка на удивление быстро и хорошо освоили чужой язык — но остались дикими натурами, с трудом воспринимающими высокие идеи.
— Я не терзаю плоть, — попытался объяснить маг. — Я творю. Я создаю новое человечество. Рабы, ложащиеся под скальпель, — материал для великих свершений. Агат, разрывая жертву в клочья, входит в транс и пророчествует. Я уважаю ее методы, но мне жаль, что они несколько расточительны. Может быть, я дал бы этому пленнику крылья!
— Как дал жабры Аквамарину?
