Алмаз гордо кивнул.
Да, он был первой серьезной удачей мага-хирурга, этот рыбак-иллиец, проданный пиратами в рабство на север. Алмаз вживил ему акульи жабры. Но до конца трансформацию тогда довести не удалось. Кто же знал, что пленник — скрытый маг, да еще такой сильный! Когда он пришел в себя и понял, что с ним сделали, произошел мощный выброс магической энергии — замок содрогнулся! Позже молодой маг смирился со своей участью, вошел в Ожерелье, развивает свои способности и изучает море…
Тем временем илв рассуждал:
— Ты убиваешь, Агат убивает, Рубин убивает… и всё не для того, чтобы насытиться. Не понимаю!
Алмаз взглянул на собеседника — и сразу отвел глаза. Нет, у него не вызывала отвращения вытянутая вперед нижняя часть лица, напоминающая звериную морду. Не отталкивала мага и бурая шерсть, покрывавшая спину, плечи и загривок лесного чародея (грудь, живот и руки шерстью не обросли). К этому Алмаз привык. Но сейчас Изумруд, распластавшись по стволу дерева, висел вниз головой — и небрежно разговаривал в этой позе. У Алмаза при взгляде на него начиналось головокружение.
— Не надо сравнивать, — мягко ответил он. — Агат убивает, чтобы увидеть вероятные варианты будущего. Рубин убивает, потому что ему нравится убивать, это для него — как вино или ласки женщины… ладно, каждый развлекается как может. Но я убиваю не ради убийства! Я леплю из живого существа нечто более совершенное!
— А что будет делать нынешнее человечество, когда ты вырастишь свою совершенную породу людей? — птичьим переливчатым голосом спросил Изумруд.
Маг в белом одеянии, закрыв глаза, подставил лицо лучам солнца.
— Нынешнее? — переспросил он рассеянно. — Полагаю, вымрет за ненадобностью.
Изумруд несколько мгновений глядел на собеседника. Затем издал чирикающий звук, исчез в листве, тут же снова вернулся:
— Держи, вождь!
Алмаз приоткрыл глаза и с опаской покосился на продолговатый желтый плод.
— Это можно и людям тоже — или только илвам?
— Агат каждый день ест. Шкурку с него сними.
Принимая угощение, маг усмехнулся. Агат каждый день приходит сюда за плодами, вот как? В Таумеклане люди и илвы враждуют меж собой. А здесь, в Антарэйди, два пленника, привезенные из-за океана в трюме для рабов, подружились. Должно быть, вместе вспоминают родину…
— Все-таки твой лес — чудо высокой ступени мастерства, — сказал Алмаз, попробовав плод, немного приторный, но вкусный.
— Лес? — грустно отозвался илв. — Это жалкий садик! Во всей Антарэйди, от Ледяного до Спандийского океана, есть только один настоящий лес — Форенуар!
— Потому что там живут илвы? — усмехнулся Алмаз.
Конечно, он знал, что два века назад безымянный илв, которого для забавы, как диковинного зверя, держали во дворце франусийского короля, исцелил своими зельями умирающего от яда Каэтана Гордого. На вопрос монарха, какой награды желает его спаситель, илв попросил лес, который принадлежал бы его соплеменникам и куда не смел бы войти ни один человек. Каэтан Гордый издал указ — и с тех пор в Форенуар закрыта дорога людям. Сначала туда бежали от господ рабы-илвы, а после отмены рабства в большинстве стран почти все илвы Антарэйди переселились в Форенуар…
— Да, — ответил Изумруд «вождю». — Там живут илвы. И только они знают, как сделать лес живым и разумным…
Посидев еще немного на берегу, доев плод и побеседовав с илвом, Алмаз неспешно направился обратно, к лестнице.
В коридоре не слышно было воплей — значит, время было рассчитано верно.
Войдя в комнату, где на полу догорал маленький костерок, Алмаз бросил беглый взгляд на висящий на кольцах истерзанный труп, так же вскользь глянул на идола — на красно-буром камне не видны были следы крови — и тут же перенес внимание на лежащую у костра женщину.
— Агат, тебе плохо? Помочь дойти до постели? Или прислать рабыню?
Жрица подняла голову. Она походила на пьяную, но у Алмаза и мысли такой не мелькнуло. Он знал, сколько силы отнимает у прорицательницы взгляд в будущее.
— Не надо. Отлежусь здесь, под взором Тлолкалойо.
— Что ты узнала?
— Старший альбинский принц сядет на трон. Но править будет не он, а его сестра Энния со своим любовником. Младший брат будет им мешать, но Энния сильнее.
— Ты сказала — со своим любовником… Кто этот человек? — заинтересовался Алмаз, хотя его вообще-то не волновали придворные дрязги.
— Я шла по разным тропинкам, и на каждой из тропинок рядом с Эннией был другой мужчина. И каждый раз принцесса побеждала.
— Я передам это Двуцвету. А Ожерелье?
— На каждой из тропинок я видела камень, о который мы можем споткнуться.
— Что за препятствие?
— Человек.
— Ты видела его лицо?
— Нет. Тлолкалойо произнес его имя. Но оно такое маленькое, такое легкое, что выскальзывает из памяти… Я его ловлю, а оно уворачивается… уворачивается…
Женщина уронила голову на грудь. Алмаз встряхнул ее за плечи:
— Назови это имя!
— Не помню… Банц… Бонц… Бенц…
Если судьба пару дней нас не топчет —
Стало быть, ногу подвернула.
Б. Брехт
Закон гласит, что матрос или леташ, завербовавшись в команду, в течение года не может разорвать договор. Только сам капитан, если пожелает, его уволит.
Так что клятва, принесенная в разгромленной таверне, на целый год привязала семерых небоходов к Дику Бенцу, свалившемуся на их головы невесть откуда и невесть зачем.
Но они больше из-за этого не огорчались, хотя сразу поняли, что выплата жалованья далека от них, как Порт-о-Ранго от Виктии. Бенц поведал им безо всякого смущения, что он был вынужден испариться прямо с праздника, устроенного в академии по поводу вручения небоходам капитанских дипломов. На Дике был его лучший наряд — вот этот самый, с серебром. Ну, и пришлось птичкой лететь из Иллии, унося в клюве диплом.
— А здесь, в Порт-о-Ранго, — объяснял этот мальчишка с капитанским шнуром, — мне встретилась милая, добрая девушка, которая взяла на себя труд привести мою одежду в порядок. Постирала, погладила, шляпу отчистила. Правда, совсем не заметно, что я в этом наряде ночевал на сеновалах и в кустах от Белле-Флори и досюда?
Команда уже не злилась. Люди обрадовались хотя бы такому нелепому поводу остаться вместе. К тому же леташи начали привыкать к своему юному капитану, к жизнерадостности, которая так и сияла в нем.
Дик Бенц был твердо уверен в том, что непременно раздобудет корабль, и эта уверенность понемногу передалась команде. Старый погонщик негромко сказал своим «детям»:
