он пьян. Отец рассвирепел, приказал слугам привязать его к седлу и отвезти в Торку. Больше в нашем доме счастья не было…
Осенью слуги что-то нашли в подвале, мне не говорили, боялись испугать. Приходил священник, потом сьентифики. Мать боялась, отец и братья смеялись… Сьентифики допускали, что проклятие возможно. Они спорили о природе магии, как спорят о… О том, есть ли в Багряных Землях внутреннее море и в каком году построили Гальтару. Они спорили, а наша семья погибала, и никто ничего не понимал, не мог сделать.
Первым сошел с ума отец, потом умерла мать, теперь – братья. Осталась я… Последняя Ариго. Я, мои дети и проклятие… Жермон походил на своего отца и потерял графство. Карл теряет корону и жизнь, потому что он – одно лицо со мной. Я… читала, спрашивала, думала… Я надеялась снять проклятье, но это невозможно. Моя любовь – тоже проклятие. Рокэ устал и от ненависти, и от любви… Я тоже устала.
Рокэ устал не от ненависти и любви, а от тебя. Любую любовь можно истрепать, так что тебе, милая, конец. Без него ты и впрямь не можешь, тут ты не врешь, а вот все остальное… Хотя чьим бы сыном ни был Карл, не Манрикам решать, сидеть ему на троне или нет. Луиза решительно взяла королеву под руку.
– Если мы сейчас же не вернемся, нас посадят на цепь. Ваше величество, вы привыкли молиться, ну и молитесь. Создатель не допустит, чтобы страдали невинные.
Как же, не допустит он, тысячи лет допускал, а тут не допустит, но надо же что-то сказать. Закатные твари, еще не хватало утешать эту дохлую кошку, вот ведь…
399 год К.С. Ночь на 1-й день Осенних Скал
1
Дракко покинул конюшню с готовностью, но на мосту встал и оглянулся на хозяина – зачем, дескать, куда-то тащиться на ночь глядя. Конь был прав, но Робер слегка сжал колени, посылая жеребца вперед. Будь Дракко человеком, он бы пожал плечами, но полумориск мог лишь фыркнуть, что и сделал, после чего послушно порысил залитой вечерним солнцем дорогой. У поворота маркиз обернулся, и совершенно зря, смотреть назад – дурная примета, а он только и делает, что ловит давным-давно разбежавшихся кошек. Ничего, к полуночи они доберутся до Яблонь, Вица останется у тетки, а он отправится в Ра́кери. Дальше Эпинэ не загадывал: нет ничего глупей, чем седлать еще не купленную лошадь, уж лучше поболтать с попутчицей о какой-нибудь ерунде.
– Вица.
– Да, гици…
– А ты не боишься?
– Чего? Гици или Золотой Ночки?
Ну, красотка! Только что носом хлюпала, а теперь смеется. Ему б так! Матильда права – он слишком серьезно ко всему относится. Что ж, попробуем посмеяться.
– А хоть бы и меня!
– Ох, гици, – Вица тоненько хихикнула. – Да вы, никак, меня в кусты потянуть грозитесь. Ну дак и потяните! Как Балаж со мной, так и я с ним!
А что? Вицушка – прелесть, Альдо зря не скажет, и вообще, честней менять любовниц, чем засыпать в надежде на бесстыдные сны о девушке, которая тебя не любит и никогда не полюбит. «Ты не можешь оставить Первородного», – сказала Мэллит. Попроси она: «Останься, ты нужен мне», – он бы послал к Леворукому и деда, и самого Создателя.
– Вица, тебе ж замуж идти!
– Ну и пойду, – в голоске не было ни удивления, ни стыда. – Хозяйка мне так и так приданое справит. С золотом любая свекровка примет, а с кровавой рубашки какая прибыль?
Матильда справит ей приданое? Ах да, Альдо! Куда ж без него. Мэллит знает или нет? Что девочка вообще знает о Первородном, о чем они с Альдо говорят? И только ли говорят?
– Ты не только с Балажем гуляла?
– С Балажем – гуляла, – мурлыкнула Вица, – с внучком гициным – не только, а с гици – как гици решит…
А чего решать, один раз живем! Золотая Ночь – какой ни есть, а праздник, а что дальше, только Леворукому ведомо.
– Уговорила! Дай только до твоих Яблонь добраться, а то как бы дождя не было.
– Не будет, гици, – заверила алатка. – В Золотую Ночь всегда ясно. Громыхнет разок-другой на закате, лето в осень упадет, и все.
Разок-другой… Робер с сомнением глянул на выраставшую на глазах свинцовую стену, впереди которой мчались серые облачные звери. Сухая гроза? В Эпинэ такие случались, особенно осенью. Грозовой холм, на котором Повелители Молний возвели свой первый замок, словно притягивал к себе небесные стрелы. Иноходец подозревал, что этому обстоятельству предки и обязаны своим титулом. Точно так же, как Окделлы – надорским скалам и вошедшему в поговорку упрямству, сгинувшие Борраски – степным ветрам, а Придды – тому, что изначально поселились на побережье. Но гроза все-таки будет, и немалая! Ну не могут такие тучи не нести с собой дождя! Вернуться? Дурная примета, да и как после всего возвращаться? Талигоец тронул коня шенкелем, и Дракко охотно перешел на кентер. Стремительно темнело, вдалеке порыкивал гром, поднявшийся ветерок играл желтыми листьями, словно расшалившийся котенок, ему было весело, и Роберу, как ни странно, тоже. Будь его воля, он пустил бы Дракко галопом, но загонять коня – последнее дело.
До Яблонь еще ехать и ехать, ненастье их застигнет как раз на полпути, ну да Черная Алати не Сагранна, не утонут. Полумориск легко бежал среди высоченных буков, приближающееся ненастье его не пугало, так же как и Вицу, затянувшую какую-то варварскую песенку. Пела девушка неплохо, а мелодия как нельзя лучше сочеталась с конским бегом и шумом деревьев.
Мой дружок меня поцеловал,
Ночь бросает звездные огни.
Никому его я не отдам,
Только с темной ночкой поделю.
Эх, подружки, разбегайтесь кто куда,
Разбегайтесь побыстрей,
Мои когти поострей,
К моему дружку не лезьте,
Будут косы целей!
2
Да, она пьяна, и что?! В Золотую Ночку не пить – Осень и Лето гневить. Матильда осушила кубок красного, ухватила за руку Мэл-лицу и потащила в несущийся между кострами хоровод. Жарко, весело и плевать, что тебе давно не пятнадцать и с тобой отплясывает не дружок, а гоганская девчонка.
Жаль, Робер уехал. Дурень, что б ему было остаться, вино и огонь и не таким кровь поджигали. Может, и сладилось бы у него, не с Мэллит, так с другой, эх…
Мой дружок садился на коня, —
жаловались скрипки, —
На меня он даже не взглянул,
Черный конь унес его на юг,
Не вернется мой дружок ко мне.
Плещет речка под горою, —
вмешались цимбалы и дудки, —
Твоя молодость еще, милая, с тобою!
Матильда выхватила
