Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка

– Я не могла предать свою страну.

– Ты не должна была предавать нас.

– Вы попали в сети жестокой преступной организации, – произнесла Летти так гладко, будто долго репетировала. – И как бы я ни притворялась, будто согласна с вами, как бы вам ни подыгрывала, я понимала, что нам не выбраться из этой передряги живыми.

Она и правда так считает? Вот такими она представляет их себе? Робин не мог поверить, что она произносит эти слова, та самая девушка, которая когда-то засиживалась с ними допоздна и хохотала до боли в ребрах. В китайском есть иероглиф, показывающий, насколько болезненными могут быть простые слова: 刺, ци, им обозначают шипы, уколы и критику. Такой многозначный иероглиф. Во фразах 刺言, 刺語 он превращается в «колючие, болезненные слова», но может означать и «побуждать». А еще «убивать».

– Тогда почему ты здесь? – спросил Робин. – Парламент больше не выдержит?

– Ох, Робин, – с жалостью посмотрела на него Летти. – Вы должны сдаться.

– Боюсь, переговоры так не ведутся, Летти.

– Я серьезно. Я пытаюсь вас предупредить. Меня не хотели сюда пускать, но я упросила, написала отцу, подергала за все ниточки.

– О чем предупредить? – спросила Виктуар.

– На рассвете башню возьмут штурмом. Сопротивление будет подавлено оружием. Ожидание окончено. Все окончено.

Робин скрестил руки на груди.

– Что ж, тогда пусть попробуют вернуть себе город.

– Но в этом-то все и дело, – сказала Летти. – Они сдерживались, рассчитывая выманить вас, моря голодом. Никто не желает вашей смерти. Хотите верьте, хотите нет, но им не нравится стрелять в ученых. Вы приносите пользу, это так. Но страна больше не может это выносить. Терпение правительства лопнуло.

– В таком случае логично было бы согласиться на наши требования, – сказала Виктуар.

– Но они не могут.

– И просто разрушат собственный город?

– Думаете, парламенту есть дело до того, что вы уничтожите? – нетерпеливо заявила Летти. – Этих людей не волнует, что вы сделаете с Оксфордом или Лондоном. Когда погасли фонари, они смеялись, когда рухнул мост, они тоже смеялись. Эти люди хотят уничтожить город. Они считают, что он и так уже стал слишком огромным, в нем больше убогих трущоб, чем цивилизованных районов. И вы сами знаете, что больше всего пострадают бедные. Богатые могут уехать за город и остаться до весны в своих летних поместьях, с чистым воздухом и чистой водой. А бедные будут умирать. Послушайте, людей, которые управляют страной, больше заботит гордость Британской империи, чем легкие неудобства, и они скорее позволят разрушить город, чем подчинятся требованиям тех, кого считают горсткой… балаболов…

– Назови уж нас, как на самом деле собиралась, – сказала Виктуар.

– Чужаков.

– Вот она, ваша хваленая гордость, – сказал Робин.

– Да. Я с этим выросла. Я знаю, что это у нас в крови. Уж поверьте. Вы и понятия не имеете, сколько крови они готовы пролить ради своей гордости. Эти люди позволили, чтобы упал Вестминстерский мост. Какие еще угрозы у вас остались?

Робин и Виктуар молчали. Вестминстерский мост был их козырем. Теперь крыть нечем.

– Так, значит, ты хочешь уговорить нас пойти на смерть, – наконец заговорила Виктуар.

– Нет, – возразила Летти. – Я хочу вас спасти.

Она заморгала, и внезапно ее лицо прочертили две тонкие полоски слез. Это не было притворством, они знали, что Летти не умеет играть. Она и правда была безутешна, по-настоящему. Она любила их, в этом Робин не сомневался, по крайней мере, верила, что любит. Она хотела, чтобы они остались целы и невредимы, только по ее версии успешный выход из положения заключался в том, чтобы посадить их за решетку.

– Я ничего этого не хотела, – сказала она. – Просто хотела вернуть все как раньше. Когда у нас было общее будущее.

Робин едва не рассмеялся.

– И как ты себе это представляла? – тихо спросил он. – Что мы будем вместе есть лимонное печенье, когда эта страна объявит войну нашей родине?

– Ваша родина не там, – возразила Летти. – Уже нет.

– Неправда, – отрезала Виктуар. – Ведь мы никогда не станем британцами. Ты до сих пор не поняла? Эта дверь для нас закрыта. Мы чужаки, потому что Британия поставила на нас такое клеймо, и пока нас наказывают за связь с родиной, мы будем ее защищать. Нет, Летти, только ты можешь лелеять эту фантазию, но не мы.

Лицо Летти напряглось.

Перемирие закончилось, снова выросли стены – они напомнили Летти, почему она их бросила и что она никогда по-настоящему не была одной из них. А если Летти куда-то не впускали, она готова была стереть это место с лица земли.

– Вы понимаете, что, если я выйду отсюда, не получив вашего согласия, войска придут вас убивать?

– Это вряд ли. – Виктуар посмотрела на Робина, словно ожидая подтверждения. – Весь смысл забастовки в том, что мы нужны правительству.

– Прошу вас, поймите, – твердо сказала Летти. – Вы устраиваете слишком много проблем. Что ж. Ведь в конечном счете вас можно заменить. Всех. Потерять вас неприятно, но не более, ведь империя – это нечто большее, чем кучка ученых. И она мыслит не сегодняшним моментом. Она пытается достичь того, чего не удавалось ни одной цивилизации в истории, и ваша смерть будет означать лишь временную заминку – ничего страшного. Британия подготовит новых переводчиков.

– Нет, – заявил Робин. – После этого никто не будет работать на Британию.

Летти усмехнулась.

– Конечно будет. Мы ведь прекрасно знали, на что они способны, верно? Нам рассказали в первый же день. И нам все равно здесь нравилось. Они всегда найдут новых переводчиков. И заново откроют то, что утратили. И будут просто двигаться дальше, потому что никто не сможет их остановить. – Она схватила Робина за руку. Так внезапно, что от потрясения он даже не успел отдернуть руку. Кожа Летти была ледяной, и она сжимала его руку с такой силой, что могла сломать пальцы. – Мертвым ты ничего не изменишь, Птах.

Он резко выдернул руку.

– Не называй меня так.

Летти сделала вид, что не слышала.

– Не забывай о своей конечной цели. Если ты хочешь исправить империю, лучше всего работать изнутри.

– Как ты? – спросил Робин. – Как Стерлинг Джонс?

– Нас, по крайней мере, не разыскивает полиция. У нас есть свобода действий.

– Ты думаешь, Летти, что это государство когда-нибудь изменится? В смысле, ты когда-нибудь задумывалась, что будет, если вы победите?

Она пожала плечами.

– Мы победим, быстро и безболезненно. А после этого получим все серебро в мире.

– И что дальше? Механизмы станут еще быстрее. Заработки упадут. Неравенство увеличится. Бедных станет больше. Случится все то, что предсказывал Энтони. Непосильная цена за роскошь. И что тогда?

– Полагаю, будем решать проблемы по мере поступления. – Летти усмехнулась. – Как и всегда.

– Нет, – сказал Робин. – Тут не найти решения. Вы мчитесь на поезде, с которого невозможно спрыгнуть, разве ты не понимаешь? Это не может закончиться хорошо ни для кого. А мы сделаем свободными и всех вас.

– Или поезд будет набирать скорость, мчаться мимо всех остальных, а мы останемся в нем.

С этим бесполезно было спорить. Но, по правде говоря, с Летти всегда было бесполезно спорить.

– Ради чего все это? – сказала Летти. – Все эти трупы на улицах? Чтобы доказать свою точку зрения? Идеологическая праведность – это прекрасно, но, ради бога, Робин, ты позволяешь людям умирать за дело, которое неизбежно потерпит неудачу. Ведь вы потерпите неудачу, – беззлобно продолжила она. – Вас слишком мало. У вас нет общественной поддержки, нет голосов в парламенте, нет силы. Вы не понимаете, насколько решительно империя настроена вернуть себе серебро. Думаете, вы готовы принести жертву? Правительство пойдет на что угодно, лишь бы выкурить вас отсюда. Конечно, всех вас не убьют, только некоторых. Остальных посадят в тюрьму, и забастовка на этом закончится. Признайтесь… если вы увидите смерть своих друзей, если к вашей голове приставят дуло пистолета, разве вы не вернетесь к работе? Профессора Чакраварти уже арестовали. И будут пытать его, пока он не согласится сотрудничать. Ну давайте, скажите, сколько человек в этой башне будут стойко придерживаться своих принципов, когда дойдет до драки?