class="p1">– Зойла, дело не в этом человеке. Совету есть о чём подумать, а они, похоже, не замечают или закрывают на это глаза.
Я удивлена, что он использует такое разговорное выражение. Такое человечное. Наверное, где-то под этим зелёным пальто всё же скрывается мой брат. Тот, кто обнимал меня без причины и заставлял смеяться. Тот, кто следил за тем, чтобы со мной ничего не случилось.
– Итак?
В моей голове всплывает образ Эвии. Лиам кивает, давая мне понять, что это он мне его показал.
– Не ты, Лиам, ты не можешь просить меня об этом.
– Эвия не позволила целителям принимать роды и доверяет только тебе. Ты видела её, ты знаешь, что она чувствует и что она не подпускает нас к себе.
– Да, я видела всё это. Ты и представить себе не можешь, как мне было больно от её печали. Никому не пожелаю чувствовать то, что другие. Это пытка, Лиам, но я не могу спасти её ребёнка, если это означает, что она умрёт. Эти два сердца несовместимы, и только одно из них может быть спасено, в лучшем случае. Почему я должна выбирать?
– Никто не станет винить тебя, если одно из них остановится.
Я отказываюсь верить в то, что только что услышала. Лиам, кажется, понимает и смягчает тон своих слов. Слишком поздно.
– Ты вылечила дедушку, когда целитель уже сдался. Возможно, тебе удастся и это.
– С дедушкой дела обстояли хуже некуда.
– И Джона.
– Он истекал кровью. Лиам, почему ты толкаешь меня на это?
Лицо Кины возникает в его голове так отчётливо, что становится почти больно.
– Кина беременна?
– Ещё нет.
– Но ты просишь меня спасти ребенка, не так ли? Или Эвию? Ты хочешь, чтобы я спасла Эвию?
– Я хочу, чтобы ты спасла их обоих. Если у тебя получится…
– Репетиция? Ты просишь меня отрепетировать с Эвией, чтобы узнать, сможете ли вы с Киной завести ребёнка?
Он медлит с ответом. Он не отвечает слишком долго, а когда это происходит, он говорит не то, что я ожидала:
– Мы могли бы убедить её, чтобы роды принимали целители воды.
– Но они бы поставили жизнь Эвии на первое место, не так ли?
– Я верю в тебя, я верю, что ты сможешь спасти их обоих.
Интересно, знает ли Кина, о чём Лиам просит меня, и, что ещё важнее, знает ли она почему.
– Посмотри на нас, Зойла. Посмотри, на что мы способны. Кина была бы счастлива произвести на свет моего ребёнка, даже если бы это стоило ей жизни, как матери.
Это удар ниже пояса. Предательство, которого я от него не ожидала. И не успеваю я переварить его слова, он продолжает:
– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что пережил папа, когда умерла мама? Ты не единственная, кто страдает.
Его губы синие. С тех пор как мы вошли в лес, стало ещё холоднее, а я и не заметила. Он кутается в пальто и идёт к дереву в центре поляны. Уже стемнело. Не дожидаясь моего ответа, Лиам взбирается по стволу с той ловкостью, которой я завидую. Я прошу его не поступать так со мной, но он больше не слушает меня. Он исчезает у входа в туннель. Меня тоже бьёт дрожь, поэтому я иду домой, стремясь к теплу плиты и бабушкиных рук. Я хочу, чтобы вернулся тот Лиам, который был несколько недель назад, чтобы мы играли в жмурки и секретничали в тайне от бабули. Я хочу вернуться в тот угол класса, где меня никто не видит: ни эльфы, ни пантеры, ни лучи солнца, ни волшебные деревья. Без необходимости выбирать, какую жизнь защищать, а от какой отказаться.
Но не имеет значения, чего я хочу.
Глава 14
Они снова победили
Я стараюсь скрыть свою грусть, когда вхожу в дом, но бабуля видит меня насквозь. Даже лучше, чем эльфы, а ведь они могут пробраться в мои мысли. Она не спрашивает, как у меня дела или как Джон, она просто ждёт, когда я буду готова поговорить. Она не давит на меня, и тишина заставляет меня так нервничать, что я заполняю её пустыми словами. Когда мы накрываем стол к ужину, я говорю, что Джону лучше, рассказываю о его красивом друге и о том, как того ненавидит Грета. Я говорю, что у Дианы такая уродливая татуировка, что на неё невозможно смотреть, не поморщившись, что она даже немного страшная. И что Диана плачет по углам школы, только чтобы привлечь внимание. Я сообщаю, что скоро начнутся экзамены. В общем, болтаю без остановки, пока бабушке не удаётся вклиниться с вопросом:
– А что насчёт той эльфийки, беременной?
Я больше не могу выносить ложь.
– Она вернулась в лес.
Бабуля молчит, ожидая, что я что-то добавлю, но у меня нет слов. Я делаю вдох, прежде чем продолжить.
– Лиам приходил.
Она кивает, не нарушая молчания. Потом подходит ближе, обнимает меня, и тепло этого жеста запускает цепную реакцию. Я как треснувшая бутылка, в которой замёрзла жидкость, оттаиваю в тепле бабушкиных худых рук, и слёзы, которые были заморожены в течение нескольких дней, бесконтрольно текут сквозь трещины. Я говорю о папе, об Арисии и Лиаме, об Эвии, о Джоне, о Раймоне и его печали, об эмпатии и цветных туманах. Умалчиваю лишь о следопытах и угрозе, которая витает в лесном воздухе. Мы не притронулись к ужину, прошло несколько минут или несколько часов, а бабушка по-прежнему молчит. Только когда я замолкаю и у меня больше не остаётся слёз, она убирает тарелки и протягивает ко мне руки. Я отвечаю ей взаимностью, крепко обхватывая её.
Иногда, когда я обнимаю бабулю, у меня возникает чувство, что, если я сожму слишком сильно, она разобьётся, как стеклянные украшения, которые надевают на верхушку рождественской ёлки, чтобы дети не могли их достать. Поэтому энергия, с которой она берёт мои руки и сжимает их, удивляет меня.
– Они забрали моего сына и теперь возвращают мне карикатуру на него. Они забрали Лиама, и теперь он уже не тот милый мальчик, каким я его вырастила. А сейчас они пришли и за тобой.
Я не жалею о том, что рассказала бабушке всё, но меня беспокоит её реакция. Она старая женщина и сейчас готова сразиться с армией эльфов, если это спасёт меня от секундной боли. Я должна заставить её понять, что папу никто не забирал, и Лиам тоже сам решил нас бросить. Я никуда не уйду. Я не хочу, чтобы она ненавидела их, потому что мы ненавидели слишком долго, но, наблюдая за её жестами и за красным туманом, окутывающим её, ощущая силу, с которой она держит меня за руки, я чувствую себя настолько близкой к ней, что эльфийская часть меня сократилась до простой формальности.
– Бабушка, успокойся. Всё в порядке. Я всегда буду с тобой.
– Я знаю тебя, Зойла. Я люблю тебя больше всего на свете, но ты никогда не простишь меня, если я позволю тебе спрятаться за моей спиной.
Её хватка слабнет, и она издаёт вздох, похожий на капитуляцию. Она продолжает держать меня за руки, но это больше похоже на ласку, чем на что-то другое.
Её слова крутятся у меня в голове, причиняя боль. Я не прячусь, я просто не хочу участвовать и помогать в этом самоубийстве. Она продолжает гладить меня, ничего не говоря.
– Я не знаю, чего они ждут от меня, бабушка. Что бы я ни сделала, кто-то умрёт. Даже если я ничего не сделаю.
– Может быть, они думают, что ты сможешь остановить кровотечение, как с Джоном.
– Я не думала об этом с Джоном. Вообще ни о чём не думала. Было много крови, и я испугалась. Я не знаю, как заставить сердце ребёнка биться медленнее, не повредив его. И если я не остановлю это, Эвия истечёт кровью, как моя мама.
– Ты можешь дать ей те ягоды.
Я качаю головой. Именно это эльфы предложили моей матери, и, если бы она не отказалась, мы с Лиамом не выжили бы.
– Вас было двое. – Кажется, бабушка догадывается, о чём я думаю. – У этой девушки только один ребёнок, может быть, она справится с этим.
«Может быть» – недостаточно, и я уверена, что бабушка тоже так думает. Я заглядываю в её мысли, чтобы убедиться, что она лжёт мне, что она не верит ни единому своему слову. И тогда
