о себе, и он ушел без поцелуя и без молитвы. Теперь мысли первородного полны горечи. Что вспоминает он, торопя коня? Женщина, не согревшая любовью господина сердца своего, грешна в глазах Кабиоховых, но не упавшая в ноги уходящему грешна четырежды…
– Нич… Мне все равно… Я… Я желаю знать, когда вернется его величество.
2
Альдо рассматривал жезл, даже не рассматривал, он его ощущал. Если б сюзерен хотя бы раз так взглянул на Мэллит, девочка умерла бы от счастья, но для женщин у Альдо были другие взгляды и другие слова.
Робер подавил вздох и отхлебнул того, что дворцовый повар называл шадди. Сладко-горькое варево разгоняло сонную муть, но до того, что готовил Левий, ему было далеко.
– Возьми, – велел Альдо, протягивая серебристую, покрытую чернью палку, – возьми и прикрой глаза.
– Если я закрою глаза, я усну. – Пальцы Эпинэ сомкнулись на теплом от чужих рук металле. – Это белое золото?
– Вроде того, – живо откликнулся сюзерен, – надо ювелирам показать. Робер, ты понимаешь, что держишь?
– Нет, – Иноходец честно прикрыл глаза, ожидая сам не зная чего, – меня древности не трогают.
– А ты им, между прочим, жизнью обязан, – напомнил Альдо. – Неужели не чувствуешь? Сосредоточься!
Робер попробовал, но жезл был упрямей ары, а может, Эпинэ ему не нравился. Иноходец честно пытался представить башню на горизонте, бьющие в землю молнии и летящего сквозь небесный огонь жеребца, но магия Раканов, в отличие от гоганской, просыпаться не желала.
Повелитель Молний еще немного повертел тяжелую, украшенную отшлифованными камнями палку и бережно положил на стол. Сюзерен сразу же притянул драгоценность к себе – похоже, он и впрямь чувствовал нечто, недоступное простым смертным. Робер зевнул и попытался глотнуть из наполовину заполненной темной гущей чашки, на зубах противно скрипнуло.
– Ты понял, что этот недомерок нам угрожал? – осведомился Альдо, водя пальцем по изящным завиткам.
– Что уедет вместе с Вороном? – Эпинэ, как мог, закрылся чашкой. – Мне кажется, он не шутил.
– Он не шутил, когда вызвал своего солдафона. Мы чудом вырвались… Если б не ургот, пришлось бы драться.
– Ты согласился поэтому? – не поверил своим ушам Робер. – Поэтому?!
– Не кипятись, – прикрикнул Альдо. – Что ты в одиночку управишься с дюжиной головорезов, знают все. Смею надеяться, я управлюсь с двумя десятками, к тому же при нас было полтораста человек. Мы бы вырвались, но без Алвы и, что важнее, без жезла. Зато теперь мне не хватает только меча, а на Левия я управу найду. Ладно, хватит об этом. Где Карваль?
– Я знаю столько же, сколько и ты. Альдо, зачем ты затеял этот суд?
– Надо было, и затеял, – огрызнулся его величество. – А вот за какими кошками ты на поводу у Придда пошел?
– Закатные твари, да потому что Спрут был прав! Алва чего только ни натворил, но Штанцлер этот…
– Да знаю я! – перебил Альдо. – И про Штанцлера, и про Оноре… Только казнить Алву за Ренкваху и Сагранну не получалось. Из-за «павлинов» с «гусями». Но кэналлиец виноват? Виноват! Так не все ли равно, что накарябают в обвинительном акте? Главное, он ответит и за твоих братьев, и за этого, как его, Мальжу…
– Мильжу. Только Мильжа в самом деле резал талигойцев, а Ворон спас Варасту. Ты же слышал, что сказала Катари?
– Твоя кузина совсем свихнулась… Женщин к клирикам можно пускать, только если за ними грешки водятся. Из безгрешных святоши веревки вьют. Ты веришь, что эта дура сама до всего додумалась?
– Неважно, кто додумался… Альдо, неужели ты не понимаешь, на кого мы похожи?
– А вот это не твоя забота. – Сюзерен махнул жезлом, весело сверкнуло драгоценное навершие. – Твое дело – идти за мной и слушаться. Я привел тебя в Кабитэлу, я сделал ее Раканой, а Талиг – Талигойей, я и Золотые Земли анаксией сделаю.
3
Негустой туман сглаживал уступы скал, в расселинах смутно белели снежные хвосты. Черные камни, серое небо, белый снег – и тишина, как на кладбище… Луиза Арамона поудобнее подобрала юбки и попробовала ногой не вызывающий доверия булыжник. Лезть на утес было глупостью несусветной, но деваться некуда. Разве что сказаться больной и довести Эйвона до обморока. Если сначала Рамиро, а потом Франциск глядели на Октавию, как Ларак на вдовую капитаншу, неудивительно, что бедная женщина стала святой. У нее просто не осталось выхода.
Сверху сорвалась снежная глыба, скользнула по обрыву, распадаясь на клочья, белой волной выкатилась на грязно-серую дорогу. Луиза подняла голову – в низком небе не было даже ворон. Прекрасная дама вздохнула и обреченно полезла вверх. Проклятая гора за семнадцать дней словно бы выросла и стала круче, а может, дело не в горе, а в ней самой? Прошлый раз дуэнью среди унылых каменюк ждало неведомое, сейчас она почти привыкла к чужой любви и прекрасно бы обошлась без геральдических рыл и свежего воздуха. Луиза с ненавистью глянула на пегие осыпи и поклялась впредь четырежды думать и только потом язвить. И еще поговорить наконец с Мирабеллой о дочери и сдохшем линарце.
Айри готова сменить гнев на милость, но только если маменька в ответ не укусит, а с великой вдовы станется. Вот бы в Мирабеллу кто-нибудь влюбился и бухнулся пред ней на колени! Стала бы герцогиня после этого махать молитвенником и шипеть на все живое, или рискнула бы оттаять? Не могла же она всегда такой быть, во всем виноват благородный урод, в лапы которому угодила дурочка Карлион.
Это ж надо додуматься, назвать дочь именем подружки и сообщить об этом жене! Арнольд и тот был умнее. Что бы он запел, узнав, что его вдова обзавелась любовником, да не каким-нибудь, а графом? Приличные выходцы в таком случае забирают обоих… Эйвона надо предупредить, но как? Научить Денизиным заговорам? Не запомнит! Остается надеяться, что супруг отцепился: выходцам тоже свой срок положен. Приходил зимой, приходил весной, а лето с осенью упустил – все. Через два Излома не перепрыгнешь, ну а Цилла Эйвону не страшна, только им с Селиной… Святая Октавия, а если дочка, не получив свое в Багерлее, придет за Герардом и младшими?! Если она уже…
Луиза встала столбом в десятке шагов от свиномордого камня. Сердце колотилось, к горлу подступала тошнота, тянуло куда-то мчаться, звать на помощь, ломиться в двери, только никаких дверей не было. Господин граф увозил семью от Ракана, про нечисть он не знал, а с маменьки сталось бы избавиться от Денизы, и что теперь?!
Циллу дед с бабкой не выставят, да и малышня сестренку на улице не оставит, а ты тоже хороша! Хотя нечисть, она такая, память напрочь отшибает, а с памятью и ум. Может, дочка наконец упокоилась, потому и вспомнилась… Или это в
