Глава 5. Талигойя. Ракана (б. Оллария). 400 год К. С. 20-й день Зимних Скал
1
Карваль объявился уже за полдень. Судя по забрызганным штанам и красным глазам, маленький генерал в дороге спал не больше маршала, но держался бодро. Что он знал о ночном переполохе и знал ли вообще, по лицу было не понять.
– Докладывайте, – велел Альдо, – мы слушаем.
– Ваше величество, – оттарабанил южанин, – вверенные мне люди проверили все места, где видели кэналлийцев и Давенпорта. Увы, нам не удалось напасть на след. Единственный человек в кэналлийском платье, появлявшийся в окрестностях, по описанию похож на исчезнувшего камердинера герцога Окделла.
– Это больше не имеет значения, – сюзерен отложил драгоценный жезл. – Заговор разоблачил сам себя. Сожалею, генерал, но, судя по всему, вы гонялись за переодетыми людьми Придда. Их целью было выманить вас из Раканы.
– Я выполнял приказ вашего величества, – набычился Никола, – но мы и впрямь были нужней здесь.
– Мы это знаем, – не стал спорить сюзерен. – Вы – отменный генерал, Карваль, а это наказуемо. С сегодняшнего дня мы упраздняем должности цивильного и военного комендантов. Будет просто комендант Раканы, и им станете вы. В вашем ведении останется поддержание порядка в городе, а поиском преступников займется Особая канцелярия.
Комендант Раканы, начальник Особой канцелярии и гимнет-капитаны будут подчинены лично нам. Каждое утро вы будете являться к нам за приказами и каждый вечер отчитываться. Вы поняли?
– Да, государь.
– Мы никоим образом не посягаем на вашу преданность нашему Первому маршалу, но с сегодняшнего дня вы ему не подчиняетесь. Вашим первым делом будет обеспечение совместно с Тристрамом внешней охраны Нохи. Приступайте немедленно.
– Да, ваше величество.
– После этого можете отдыхать, мы помним, что вы провели бессонную ночь. Эпинэ, вы тоже свободны, ждем вас после обеда. Если вы понадобитесь раньше, мы пришлем курьера. Разумеется, о вашем отъезде в Надор до возвращения герцога Окделла не может быть и речи.
– Пусть курьер меня ищет в особняке Капуль-Гизайлей, – вздохнул Иноходец. – Я выпил слишком много шадди, чтобы уснуть.
– Постарайтесь, чтобы вас там не убили, – пошутил сюзерен. – Вы нам нужны. Карваль, проследите, чтобы к нам доставили Салигана и Штанцлера, и отправляйтесь к Тристраму.
– Да, ваше величество.
Аудиенция была окончена. Эпинэ поднялся и вышел, задрав подбородок, как и положено Первому маршалу. В приемной толкались придворные, что-то вещал расцветший по случаю неудачи Кортнея Кракл, тонко улыбался Вускерд, подпирал стену Рокслей.
– Никола, – Эпинэ ускорил шаг, чтобы не увязнуть в приветствиях, – вы многое пропустили.
– Да, Монсеньор, – маленький южанин упрямо оставался вассалом Эпинэ, – про Придда мы узнали на обратном пути. Я решил осмотреть место нападения и трупы погибших. Правда, пришлось сделать крюк…
– И как я не догадался, что без вас не обойдется? – не удержался Робер. – Ну и как, нашли что-нибудь?
– Нокса, без сомнения, задушили цепью, и весьма ловко, но это не все. На правом запястье покойника осталась неровная отметина. Больше всего это похоже на след узловатой веревки. Полковника сначала обезоружили, а потом прикончили.
2
Темно-красные камни на золотом атласе, словно ягоды в осеннем саду… Синяки сойдут, кровь остановится, боль станет привычной, а вишневое ожерелье останется памятью начала начал. Любимый увидит его и все поймет. Мэллит погладила согретые теплом ее тела шарики и вышла из комнаты.
– Госпова бавонесса, – именуемая дамой Мэтьюс отскочила от стола, ее губы блестели, а за щеками таились сласти, – госпова бавонесса желает куфать?
– Госпожа баронесса желает видеть его величество, – твердо сказала гоганни. – Укажите дорогу.
– Но… – белая шея суетливо дернулась. – Госпожа баронесса… Его величество занят. Он может разгневаться…
Любимый разгневается, услышав слова любви? О нет! Он гневался ночью, когда ничтожная не нашла в себе сил улыбнуться и сказать о своем счастье и своей верности.
– Гнев государя и одобрение его падут на приказавшую, – успокоила Мэллит ту, чья дочь недавно дала жизнь сыну. – Где он?
– Сейчас, сударыня, – названная Людовиной была услужлива, но смотрела грязными глазами. Видя ее, гоганни вспоминала хозяина таверны, где первородный ожидал недостойную. Там их губы произнесли то, что сердца знали всегда, там на пол упали золотые розы, и как же их было много! Мэллит не жалела об оставшихся в доме отца ценностях, но присланные любимым цветы… Как же она плакала, оставляя их умирать.
– Госпожа баронесса, – зубы услужливой были белыми, а волосы желтыми, ее многие называли красивой, – его величество должен быть в Гербовом кабинете. Вас сопроводить?
– До дверей, – воспитанница царственной не может идти одна, это глупо, но глупы многие запреты.
– Сударыня, – на лице любящей сласти были страх и сомнение, – надо послать гимнета. Он доложит, что вы просите аудиенции.
– Нет, – улыбнулась Мэллит, и они с розовой Людовиной пошли меж белых и золотых статуй и подобных им воинов, и было воинов больше, чем обычно.
– Сударыня, – шепнула идущая рядом, – соизвольте взглянуть направо.
Гоганни повернулась и увидела любимого в белых одеждах и на белом коне. Ветер развевал полные солнца волосы и золотой плащ, а в небе распластал крылья дарующий Силу Зверь.
– Как прекрасен его величество на новом портрете, – сказала услужливая, пробуждая Мэллит от солнечных снов.
– Да, – ответила гоганни, гордясь и печалясь. Мастер, изобразив государя, был правдив и честен – он не знал того, что знала Мэллит. Первородный ведал и боль, и сомнения. Слишком тяжела была его ноша, и слишком мало достойных оставалось рядом. Даже царственная, не поняв великих замыслов, бежала, а вчерашний день принес две раны. Первую нанесли враги, вторую – любовь, подменившая золото пеплом, а благодарность – слезами.
– Сударыни… – офицер с красными глазами замер на пороге круглого зала. За широкими плечами виднелась дальняя дверь и двое воинов по бокам. – Прошу меня простить, – сказал страж, – его величество занят.
Мэллит взглянула в хмурые глаза.
– Он ждет, – сказала она. – Он меня очень ждет, и я иду.
Воины не шелохнулись, их алебарды были скрещены, а лица угрюмы. Мэллит не знала, что будет, когда в ее грудь упрутся железные острия, она не думала об этом, просто шла, и гимнеты шагнули в стороны, а двери распахнулись.
Любимый сидел в кресле у окна. Он был не один. Тучный старик в коричневом платье торопливо поднялся. Первородный обернулся, удивленно поднял брови, и Мэллит бросилась к нему.
– Ваше величество, – голос гостя был спокойным и добрым, – я прошу позволения удалиться.
– Да, граф, оставьте нас. Мы
