скакали с Катарины на Роду и обратно, встречая лишь удивление. Под влиянием нужды сохранить авторитет Директор обуздал эмоции, даже поправил волосы и подтянул рубашку, прежде чем с напускным лидерским нравом произнести действительно пугающее известие:
— К границе тюрьмы пришел один из хищников.
Катарина с Родой переглянулись единым страхом, после чего Директор закрыл за собой дверь кабинета, оказавшись внутри вместе с ними. Он внимательно осмотрел каждую, после чего, долго подбирая слова, все время отвлекаясь на какую-то чуждую остальным мысль, использовал напульсник, чтобы вывести на виртуальный экран слева от двери, рядом со столом, изображение камеры наблюдения.
— Сейчас об этом знаем лишь мы трое.
Если Катарина восприняла вид противника вполне стойко, проявляя победу разума над инстинктами, то вот у Роды случилось все наоборот — вновь, как этой ночью и утром, первобытный страх прокладывал путь к дикой ярости. Все ее тело, каждая мышца и чувство готовы были отдаться животной воле, если бы не внезапное оцепенение. Проделав большой путь за эти полдня, Рода постепенно свыкалась с безопасностью до момента, когда узнала о шалости ее разума насчет Морица, что стало, как ей тогда казалось, финальным пунктом ее личной трагедии. Сейчас она видит не просто особь, а ту самую, ныне живущую с одной лапой. Ту самую, которую, как ей казалось, они с Морицем убили в пещерах… где, скорей всего, Мориц и остался навсегда, пожертвовав собой ради нее. Эта особь забрала всех, кроме нее, и, лишившись лапы, получила личное оскорбление — тут Рода ни капли не сомневается, подобное вообще сродни закону природы, который при всем желании она не сможет нарушить. Процессы внутри нее столь неописуемы в своем естестве, сколь легко и быстро она одобряет их. Возможно из-за этого она и не могла сотрудничать с Катариной и Тишью, как и думать об отце, потому что ничего еще не закончено. Пожалуй, она так и осталась бы перед монитором, поглощенная изучением повадок врага, ныне изучавшего высокие стены Тиши, если бы не разговор Катарины и Директора.
— Пока она одна, я решительно настроен не вмешиваться. Пусть посмотрит, подумает, а потом она просто уйдет.
— Чего? — Катарина была изумлена глупым, явно испуганным легкомыслием Директора. — Очень сомневаюсь, что особь «простой уйдет».
— Но тут ничего нет. Мы сидим тихо, никого не трогаем. Я вижу лишь раненое создание. Оно одиноко, ищет либо укрытие, либо сородичей. Как мы знаем, они хорошо адаптируются и хорошо общаются друг с другом. Нужно лишь подождать, пока оно убедится, что тут никого и ничего нет, а потом спокойно уйдет. Это наш единственный шанс выжить.
— А теперь послушай меня. Оно одно и покалечено, значит, слабее остальных, что дает нам единственную возможность поймать его и изучить.
— Я не представляю, как это сделать. Даже если мы захотим, что уже маловероятно, то, во-первых, мы не военные, армии тут нет. Во-вторых, если у нас не получится, то оно приведет своих друзей — и тогда уже противостоять им будет нечем. Слишком большой риск, Катарина, я не готов его принять. Я понимаю, тобою движет желание помочь Монолиту, но вряд ли они оценят эту жертву и тот риск…
— Там люди гибнут! Если Козырев проиграет и Монолит падет, то, ища себе новую еду, они рано или поздно придут сюда.
— Не придут, если будут знать, что здесь нет ничего интересного. Более того, я смею полагать, что сейчас у нас есть лишь один шанс выжить на этой планете — сидеть тихо и ждать. Но также, — поспешил он дополнить, — наша безысходность открывает Опусу более точную картину нашего безысходного положения под руководством Козырева. Я думаю, мы с этим согласны. Да и, Катарина, пытаясь заполучить этого зверя, ты ведь не только рискуешь моей жизнью, но и жизнью заключенных. Подумай, стоит ли твое особое, личное достижение, к которому ты очень долго шла, — здесь он сделал очень непонятное Роде уточнение, — такой цены.
Потерявшись в аргументах, Катарина так ничего и не ответила, лишь одарила Роду и Директора печальным кивком в знак согласия.
Чем больше Настя пытается вспомнить последний день, тем сильней туман окутывает все те ужасные события, кажущиеся ныне единственными основами ее характера. Настя даже не узнает себя в зеркале: следы от побоев на лице все еще ярки, некогда золотистые волосы теперь отдают тусклой гаммой следов грязи, крови и пота. Она хочет помыться, целиком отдаться сильнейшему потоку горячей воды, чтобы смыть с себя следы последнего дня, чуть ли не соскрести кожу, если потребуется. Но в то же время, в целом имея такую возможность, Настя боится потерять эту броню, напрямую связанную с тем, каким она должна быть человеком, чтобы пережить еще один день. Так что она просто зачесала волосы назад мокрыми руками, что дало ее переклеенному пластырями лицу больше внимания. Ну а потом смело вышла к остальным, ждущим ее для важнейшей связи с Козыревым, дабы тот одобрил придуманный план действий.
Оскар и Томас поглощали принесенные Менардом обеды в контейнерах, которые стали жестом доброй воли после драки. Сам же провокатор беспокойства сидел чуть в стороне, полный концентрации на своих мыслях. И даже он, увидев Настю, несколько удивился, ведь та обрела второе дыхание и всем своим волевым видом вновь была примером силы, которую лучше не провоцировать.
Она осмотрела всех в полные глаза, будто бы ища повод для критики, а потом произнесла:
— Спасибо, что вы со мной. — Краткая улыбка на мгновение вернула ту самую, некогда добрую, полную наивности девушку, которая, с грустью признали Томас и Оскар, осталась в истории.
Оскар стоял слева от нее, всецело выступая большей ролью, чем подчиненный. Томас и Менард, по-мужски выпустившие пар и пришедшие к некоему перемирию, стояли по стойке смирно справа.
— Сэр, мы изучили присланные записи с Топи. И у нас есть единственное разумное решение проблемы предателя, а именно Петра.
Мрачное состояние Козырева делилось на экране с, как признал каждый, вновь непонятным лицом Любы, выражавшим нечто состоящее из хмурого смятения и невинного восхищения.
— Мотивы Юста и Бэккера нам не ясны. Влияние Опуса также остается под вопросом, ответ на который вряд ли будет получен. Мы исходим из расчета лишь на собственные силы. Также неясно, чем мы можем ответить этим двоим. У них здесь ни родственников, ни любых иных связей с людьми Монолита или кем-то на Коме. Но они не представляют той угрозы, которую несет в себе Петр. Мы можем с уверенностью судить, что его броня
