в глазах.
– Шаман! – прорычал старик в напряженной тишине. – Твой алгыс обернулся проклятием для наших семей. Есть ли тебе что сказать?
Вопрос разил вернее стрелы. Чувство вины, и без того давящее на плечи, под взглядами пришедших наливалось тяжестью почти нестерпимой. И все же… Табата знал: его алгыс был услышан и принят. Не он навлек беду. Только это и помогало не сломаться, не отвести взгляд.
– Я виноват, – признался Табата. Голос его звучал ровно, но чего это стоило! – Я принял на себя заботу о вас и ваших семьях, но не увидел грядущей беды. Не почуял, не предостерег. В этом моя вина, и я готов за нее ответить. Но – только в этом. Не я наслал на вас медведицу, дархан Сэмэтэй.
– Медведицу?! – взревел старик. – Это была не медведица! Мне ли, бывалому охотнику, не знать? Это был демон, абаас со сверкающими глазами! Кто мог вывести это порождение мрака на наш путь?
Охотники за спиной старика тревожно зашевелились, но Табата смотрел только в подернутые тьмой глаза Сэмэтэя. В них полыхало звериное. Дай Табата слабину – почует старик, растерзает голыми руками.
– Не я натравил на вас зверя, – твердо повторил Табата. – Я молил лишь о богатой добыче, и Байанай откликнулся: сколько пушной дичи вы привезли, охотники?
– Слишком велика цена! – выкрикнул Эркин.
– Я осталась с детьми без кормильца! – горько воскликнула тетка Тыгына.
– Не настигнет ли прочих охотников та же участь?
Толпа за спиной Сэмэтэя подалась вперед, загудела.
Тут вперед вышел Бэргэн, встал между братом и людьми.
– Охотники! Только послушайте себя! – сильный голосе заглушил несшиеся из толпы крики. – Испокон веков добытчиками становились сильные, ловкие и отважные! Лучшие! И они погибали в лесах. Охотиться – не кобылу доить. Отец Тыгына, превосходный добытчик, несколько лет назад был затоптан лосем, а прошлой зимой косолапый задрал двоих. Кто из нас не носит шрамов? Стоит ли винить в случившемся шаманов?
Пристыженные охотники согласно закивали, только взгляд Сэмэтэя зло метался между Табатой и Бэргэном.
– Тебе, брат ойууна, хорошо говорить, – прорычал он, – ты невредим остался! Тебя не было с нами! Ты не видел горящих глаз исчадья тьмы! Это была не медведица! Абаас! И я хочу знать, кто открыл ему путь? Кто вел его? Кому, как не ойууну, знать ответ на этот вопрос?
Бэргэн сделал нетерпеливое движение, желая сказать, но Табата остановил его, вскинув руку:
– Я не знаю, что за существо растерзало твоего сына, Сэмэтэй, и других охотников. Не знаю, откуда явилось и куда исчезло, – среди охотников раздались тревожные шепотки, но юный ойуун не дал им перейти в возмущенные крики. – Но! Если это действительно было отродье Нижнего мира, я сделаю все, чтобы найти и уничтожить его. Или того, кто наслал абааса.
Сэмэтэй впился взглядом в лицо Табаты. Разодранная щека его подергивалась.
– Откуда мне знать, шаман, что слова твои не лукавство, не трусливая попытка спасти свою шкуру?
– Одумайся, Сэмэтэй! Зачем ему губить людей? – воскликнул Бэргэн.
«И правда, зачем?» – тихо зашептались в толпе. Слова Бэргэна если не переубедили охотников, то заставили их сомневаться.
– Почем мне знать? Всегда ли есть причина? Юнец желторотый! Сказал что не так или сделал, вот и навлек беду. А теперь изворачивается!
Табата дернулся, как от пощечины. Но ответить ему не дала снова поднявшаяся волна нестройных криков.
– Ты обезумел от горя, старик! – воскликнул кто-то.
– Мальчишка и правда мог ошибиться!
– И его ошибка нам дорого стоит!
Толпа разделилась. Что перевесит – страх и отчаяние или?.. Поверят ли словам Табаты? Изгонят ли с проклятиями?
Звякнули накладки на одеянии старого шамана. Тихо-тихо. Но все замолчали, обратив взгляды на поднявшегося Тайаха-ойууна.
– Горе и страх омрачили ваш ум. Словно легче вам станет, если найдете виноватого. Ставите под вопрос силу Табаты? Значит, сомневаетесь и во мне. Я учил мальчика, разделил с ним все мои знания. Не верите ему, так послушайте меня: Табата-ойуун все сделал верно. Алгыс сулил богатую добычу. И только.
– Тогда что произошло в тайге, Тайах-ойуун? Почему погиб мой сын? – Сэмэтэй смотрел исподлобья.
– Не Табата – так, может, Тураах? – выкрикнул кто-то. Толпа проглотила эту мысль, закипела. Табата вздрогнул: кто? кто это сказал? Мрак не позволял разглядеть. Нелепица какая! Или нет? Тревожная складка залегла между бровями Табаты.
Глаза старого шамана торжествующе полыхнули желтым, но тут же погасли. Он ждал этого вопроса. И не он один. Кузнец, до сих пор безучастно стоявший в стороне, встрепенулся. «Я знаю, чего ты ждешь, Чоррун, но этого не будет. Я не настолько глуп, чтобы подтвердить твои подозрения!» – усмехнулся Тайах-ойуун.
– Нет, девочке это не под силу. Чтобы открыть путь злу, нужна мощь. Злость. Черная обида, – веско произнес Тайах, с удовольствием подмечая удивление в глазах Чорруна. – Я не ведаю, что привело на ваш путь ужас. Но юный ойуун сказал верно: он принял на себя заботу об улусе, ему и разобраться в причинах беды.
Последняя фраза Тайаха, произнесенная с нажимом, словно толкнула Табату вперед. Он обвел взглядом притихших охотников и заговорил, вглядываясь в Сэмэтэя:
– В сердце твоем роится тьма, дархан Сэмэтэй! Ты ведь не за правдой пришел. За местью. Вернет ли месть твоего сына? Разумнее беспокоиться о нашей безопасности, а не затевать распри. Нужно найти и искоренить зло. Две ночи вглядывался я в чащу, но расстояние не позволяет мне нащупать след. На рассвете я отправлюсь в лес, на прогалину, омытую кровью ваших детей и братьев. Быть может, там я найду ответ. Отправишься ли ты со мной?
Безумный блеск в глазах старика потух. Сэмэтэй опустил голову и сразу как-то сгорбился. Перед Табатой стоял не разъяренный охотник, а согнутый горем отец.
– Нет, – глухо сказал Сэмэтэй. – Ты прав, мальчик. Жажда мести застилает мне глаза, не дает ясно мыслить. Но одно я знаю точно: веры ойуунам во мне больше нет. И я не ручаюсь, что, последовав за тобой, я не вонзил бы острый нож тебе в спину. Ищи, рой носом землю, а я буду ждать твоего ответа здесь. В чащу мне теперь нет хода.
Не поднимая головы, старик побрел к улусу. Его сыновья, Эркин и Эрхан, двинулись за ним. Толпа расступилась, пропуская их. Табата выждал несколько мгновений и обратился к оставшимся:
– Найдется мне спутник среди вас, охотники?
Легкий шепот прошел по рядам, но никто не откликнулся на призыв. Страх перед неведомым владел людьми, Табата чуял его. В тишине люди неловко переминались с ноги на ногу, озирались. Когда стало понятно, что добровольцев не будет, один за другим собравшиеся стали расходиться. Вскоре у костра остались всего трое: молодой шаман, Тайах-ойуун да Бэргэн.
– И эти люди зовутся охотниками! – горько произнес Бэргэн. – Я пойду с тобой, Табата.
– Спасибо, брат. Но нет. Зима наступает на пятки: кто-то должен вести охотников.
Бэргэн вгляделся в лицо брата, дивясь тому, как он повзрослел, хлопнул его тяжелой ладонью по плечу и отправился в улус.
Только теперь, когда все разошлись, на Табату навалилась тяжесть. Он опустился на землю у костра и закрыл лицо руками.
– Ты все сделал правильно, – проговорил Тайах-ойуун. – И решение принял верное. Рассвет скоро. Перед дальней дорого нужно отдохнуть.
Табата горько усмехнулся. Отдохнуть? Тело ломило от усталости, но спать… О сне не было даже мыслей. Тайах-ойуун, словно почувствовав, что Табату тяготит чужое присутствие, двинулся прочь, но вдруг приостановился, достал что-то из-за пазухи:
– Вот, это же твой оберег? Нашел у кострища…
Табата, недоумевая, взял из рук наставника шнурок. Кисточка из волчьего меха. Олений рог. Металлическая пластина. Что-то тревожное было связано с этой вещью…
Перед глазами всплыл рыбий скелет. Вспомнились ссора, слезы в глазах Тураах. Подозрения, которые Табата решительно отогнал от себя недавно, снова угнездились в голове. В ушах настойчиво застучало: «Чтобы открыть путь злу, нужна мощь. Злость. Черная обида».
А что, если?..
Ты ведь завидовала, да, Тураах? С головой ушел в учение, не замечал, но чувствовал твою зависть. Она сопровождала меня всюду.
Ты тоже хотела признания! Чтобы к тебе шли
