неизведанный и забытый им когда-то кусок земли. Завоевание напролом и вопреки всему, нахрапом, огнём и мечом, кровью и водой, жизнью и смертью. Недолог оставался тот час, когда и равнина должна была пасть к ногам потомков той первой пары, что в далёкой древности скромными гостями ступила в девственную колыбель пламенного дерева. Делоникс уже слышал в воздухе доносящиеся издалека крики своих близившихся палачей, дробящий стук их, не знавших устали и жалости, топоров и яростное шипение вечного спутника людей – пламени, казнителя с бессчётными именами: Вечного Пожирателя, Испытывающего Иступленный Голод.
И вот, когда предначертанное сбылось, и люди вновь вторглись в земли равнины, без былого прежде уважения и почтения, и принялись было по привычке жечь и рубить, среди всего прочего, что покрывало равнинное тело, предстал пред ними делоникс, гордый, непреклонный великан на каменных останках былого величия. Царь отходящей эпохи, правитель архаичного мира, которому места в новом не имелось. И как истинный патриарх, древо целиком облачилось в пурпурные одежды цветов, что пылали истово, пронзительно, напоследок прощаясь с колыбелью, что так долго и щедро хранила жизнь. Алая песнь, пламенное прощение гасителям пульса.
Вздох восхищения вырвался из людских ртов, стон сожаления и извинения сотряс их души и сердца. Не посмели, не тронули. Кольцом отгородили утёс с бесстрашным владыкой равнины, не желая гибели подобной красоте, остальную же землю предали печальной участи грядущих перемен.
Столетие прошло, за ним ещё три кануло – город воздвигся на том месте, где возлежала прежде равнина, большой, шумный и подобно дереву пустил протяжённые корни глубоко в землю. Старый делоникс стоял, как ни в чем не бывало, в сердцевине юного града багровым ориентиром, сигнальным флагштоком со знаменем цвета крови, маяком соблазна и преклонения. Горожане гордились огненным древом, оно вновь отвоевало в людских сердцах былой трепет и почтение. А однажды вблизи подножия делоникса заложили начальный камень первого городского университета – вместилища и распространителя памяти знаний всего человечества.
Через несколько десятков лет кропотливого строительства вокруг терпеливого дерева вырос целый городок для учёных мужей и женщин. Город внутри города. И делоникс, словно живое сердце на разбитых камнях пульсировал пунцовым цветом, возвещая о своей долгой и стойкой истории. Люди почтительно останавливались пред его свисавшими корнями и даже завели чудной обычай – касаться кончиков корней притом загадывая сокровенное желание.
– Почему так трепетно отношение к старому делониксу? Ведь подобных ему ещё найдётся немало, – однажды прозвучал вопрос близь дерева.
Сверху, будто упрёком, россыпью палых лепестков пролился багряный дождь, щедро сдобрив маковку непонятливого существа. Старый учитель, которого в раздумьях застал вопрос, почтительно склонил голову пред старейшиной города и дал ответ тому, чьё сердце ещё было на пороге взросления:
– Да, делониксов не мало, и то правда. Но подобных этому нет. Превыше всех невзгод это дерево. Столько испытаний, бедствий и трагедий прокатилось за века и тысячелетия по этому месту, а он выстоял, уцелел и достиг нашего времени, чтобы служить нам светочем Прометея, задавать пульс городу, сиять путеводной звездой и напоминать – кто мы есть во всей вселенной.
Делоникс обдал новой порцией лепестков старика, точно ободрённый его поддержкой и мудростью. А тот ласково и уважительно коснулся дубовой поверхности корня и тихонько сам себе пробормотал:
– Да, превыше всего.
Призрачные сути
Традиции
Воскресенье – самый любимый день Корнеуса. И сегодня как раз пришёл его черёд в седмице.
Аскольд не признаёт воскресный день, считает его посредственностью и «последним в очереди», его любимец – понедельник, первенец недели. Но Корнеус терпеть не может понедельники – они тяжелы на подъём и плохо пахнут. Это всё равно, что восхищаться яблоками, пусть они и будут большими, сочными и яркими, как с глянцевой рекламной обложки. Но это, как ни крути, – яблоки. А вот мороженое – другое дело. Оно никогда не надоест, всегда утолит голод и жажду да и затмит любой вкуснейший десерт.
– Каждому свой день, – так мама ободряет младшего сына. – Я, вот, предпочитаю среду. Она рассекает неделю пополам.
– Но половины тогда неровные, одна больше, а другая меньше, – возражает Корнеус.
– А воскресенье не считается, – мама хитро подмигивает, – это особый, запасной день недели. А так их всего шесть.
– Значит, у меня особенный день? – удивляется сын.
– Ещё какой особенный, – кивает мама.
Семейство Корнеуса большое, но дней на всех хватает.
Вторник с полуденными крапивными ватрушками для соседей и семейным полуночным кофе с полынью на чердаке – целиком и полностью во владении бабушки Оссии. Тощая как палка, но шустрая как такса господина Симуса, шумного и надоедливого соседа, бабушка Оссия за много лет обитания так прочно насадила свои ватрушки и кофе, что вторник и не вторник уже без того и другого. Особенно хорош чёрный и густой кофе, поданный в крохотных фарфоровых чашечках с розами. Горечь полыни так идеально дополняет кофейную горчинку, что даже дедушка Риган в блаженстве закрывает глаза, мычит себе под нос и мерно покачивается в кресле-качалке под тихий аккомпанемент джаза, льющегося из рупора старенького граммофона. Корнеус не особо любит кофе, но ему нравится держать в руках крохотное блюдечко и чашечку, которые, он втайне подозревает, были когда-то, несомненно, частью детского сервиза. Ну не могут быть взрослые вещи так малы, пусть из них и пьют крепкий кофе, да ещё под джаз. Чертовски классный джаз.
Четверг – безусловный вассал отца. С раннего утра всё семейство встаёт по зычной, бодрой побудке отцовского голоса. Сонные и очнувшиеся от ночи после чашки горячего чая домочадцы следуют за главой семейства на улицу, где их ждёт подготовленная с вечера машина. На ней семья выбирается за город, в одно и то же место – Чёрный лес. И до самого глубокого вечера, в лесной чащобе Корнеус с роднёй живёт целый день в землянке, вырытой отцом. Это даже скорее нора, широкая и тёплая, с толстой подстилкой из прелой листвы. Но Корнеусу там нравится. Отец не просто так вырыл её. Это маленькое прибежище от мира, где можно вволю, покойно делиться секретами, а выбравшись на поверхность беззаботно резвиться среди деревьев, не опасаясь встретить чужака в гуще леса. Да и еда, захваченная с собою, в землянке отчего-то в сто раз вкуснее, чем дома.
Пятницу выбрала Эйрин или, наоборот, Эйрин выбрала пятница. Этого уже никто не помнит. Старшую сестру Корнеуса, близняшку Аскольда, томную, бледную девицу мёдом не корми, а дай цветы из бумаги резать. И такая она мастерица! Розы и пионы из-под рук её выходят как живые. Тюльпаны, и те не отличишь. И так она виртуозна, и так заразительно действо её волшебных пальцев, что неудивительно, когда к её манипуляциям с бумагой присоединяется мама, затем бабушка, а
