пока Заковыкин выходил из библиотеки, а затем рассеянно плёлся по улице, подвернулся момент рассказать о нём поподробнее. У Тихона имелся замечательный друг – дедушка Егор. Правда, старшие сёстры Тихона, пока младший брат жил с ними, на сей счёт придерживались иного мнения. По причине крайней отсталости некоторых жизненных взглядов деда они иногда желчно обзывали предка и кладбищем окаменевших идей, и старорежимным мракобесом, и осколком прошлого, и кое-как ещё.
Так вот, дед Егор, этот самый «осколок прошлого», обожал поговорку про то, что «кошка шкребёт на свой хребёт». Изрекал он её в тех случаях, когда кто-то настырно и по глупости искал приключений на «щекотливые места свои» или неугомонно «напрашивался на комплимент» в виде солёного мужского словца. И так уж получалось, что чаще всего старик подобным образом предостерегал внука. Причём предостерегал не зря, ибо не столько бедовый, сколько непутёвый Тихон подчас совершал опрометчивые поступки и вёл себя подобно той пресловутой кошке…
Так, однажды семилетнего Заковыкина-младшего родители отправили в питомник по разведению кошек, расположенный неподалёку от их дома. Тихон, стремившийся утвердить свою самостоятельность, сам на том настоял. В питомнике ему предстояло купить уже отобранного породистого персидского котёнка за оговорённую с заводчиком Васькиным солидную сумму. Причём, расчёт стороны сделки договорились совершить допотопным наличным способом (налогообложение, знаете ли).
Скорее всего, миссия Тихона завершилась бы успешно, если бы он пошёл кружной дорогой – улицей Куйбышева. Однако мальчуган решил сократить путь, и двинулся через большой пустырь, поросший деревьями и кустарником.
Минуя глухой угол пустыря, Заковыкин-младший натолкнулся на дяденек, сидевших на корточках вокруг занимавшегося костра, над которым висел котелок с водой. Один из дяденек точил на оселке нож. Подле мужиков жалобно скулил и потявкивал пушистый щенок, привязанный верёвкой к осине.
– А что собачка плачет? – остановившись, с сочувствием осведомился Тишка. – Заболела, да?
– Смертушку близкую чует, вот и воет, – лениво откликнулся на вопрос дяденька, руки и плечи которого были сплошь разукрашены непонятными тёмно-синими рисунками.
– Умирает? – дрогнул голосок у мальчугана.
– Хым, чуть-чуть уже осталось, – хмыкнул его собеседник под хихиканье наперсников. – Ща суп из неё сварганим, вот она и отмучается.
– Из собачки су-уп? – переспросил Заковыкин-младший, полагая, что ослышался, настолько кощунственно прозвучала фраза. – Из собачки суп не варят!
– Ещё как варят, мой юный друг Пак Ван Шмяк! – заверил его противный дядька уже под гогот сброда. – Ты вот, пацанчик, пока айда, поиграй в песочнице, а опосля к нам подваливай: такой ништяковый супец похлебаешь – геморрой и туберкулёз, как рукой снимет. Га-га-га!
– Из собачки суп не варят! – надув пухлые губы, запальчиво выкрикнул «пацанчик»…
В общем, вместо запланированной четверти часа, Тишка отсутствовал дома почти час. Да и возвратился он не только без перса-аристократа, но и без денег. Легко себе вообразить беспредельное изумление части его домашних, больше смахивавшее на семейную истерию, когда вместо роскошного котёнка-сибарита он любовно втащил в квартиру беспородного щенка-дворнягу, выкупленного у странных дяденек с разрисованными как у индейцев телами. «Это наш Дружок!» – любовно представил он нового члена семьи.
Разузнав обстоятельства непредвиденной покупки, рассерженные сёстры и разъярённый отец, готовый пустить в ход ремень, поносили Тишку почём зря, и только дед, мама и потявкивающий Дружок решительно встали на сторону мальчугана. Если бы не их заступничество, то порка оказалась бы неминуемой.
Или достаточно вспомнить казус из менее давнего прошлого,
когда Тишка, будучи уже второклассником, вступился за новенькую ученицу Леночку Пушкову перед Стёпкой Колупаевым, который пошёл в школу, будучи годом старше. Верзила Колупаев тогда ему основательно «наколупал», но и поборник справедливости мало в чём грубияну уступил, также наподдавав ему. Буянов сумела разнять лишь учительница Лариса Михайловна. Она, разобравшись в причине драки, Стёпку отругала, а заступника слабых, в награду за разбитый нос, посадила за одну парту с красавицей Пушковой.
Наведя порядок, Лариса Михайловна объявила классу:
– Ребята! Тема нашего сегодняшнего занятия – Урок Мужества! Я долго думала, с чего мне начать нашу беседу, а само собой получилось, что пример нам всем подал Тихон, не давший в обиду девочку…
До середины занятия Заковыкин довольно сопел саднящим носом, пока не ощутил нестерпимые позывы в туалет. Тишка так и не осмелился отпроситься у Ларисы Михайловны, чтобы сходить «по маленькому». Ему было совестно перед ней, а равным образом одолевал стыд перед Леночкой и остальными: ведь только что он почти победил Стёпку, и вдруг – пописать. Не героически как-то. В результате Тихон, к вящему ужасу Леночки и к своему собственному сраму, на Уроке Мужества «сделал лужу». Благо, что сидел «герой» у стены, и никто не увидел его «мокрый подвиг», а соседка по парте с женской целомудренностью сдержала рвущиеся наружу эмоции. Однако, позор жёг душу Тихона за ту оплошность по сей день.
И вот нынче, много лет спустя, уж который раз произошло так, что изрядно повзрослевший внук деда Егора вновь взялся за старое – опять принялся «скрести на свой сколиоз». Он однозначно втягивался в какую-то тёмную историю.
3
Тихон недолго пребывал в состоянии умозрительного ступора. Уже на подходе к станции метро «Арбатская» он сделал вывод, что надо обращаться в полицию. Увы, сначала в близлежащем транспортном отделении внутренних дел, а затем в территориальном отделе, куда он последовательно направлял свои стопы, его поднимали на смех. Стражей порядка вовсе не пугала перспектива, обрисованная мифической Миленой в послании Диане.
В итоге, в поисках истины парнишка добрался аж до Петровки, 38. И уже при подходе к комплексу зданий легендарного московского уголовного розыска его вера в светлые идеалы была несколько поколеблена, ибо он стал свидетелем того, как пара патрульных полицейских тащила по тротуару пьяного мужика, которому они на ходу выкручивали руки.
– Вы ч-чё, волки! – изворачиваясь ужом, ругался тот. – Руки же ломит!
– Ломит? Должно быть к непогоде! К дождю! Старые раны ноют!… – наперебой придумывая отговорки, хохотали конвоиры.
В уголовном розыске, куда настырный Тихон сумел пробиться, к его корреспонденции также отнеслись с аналогичной несерьёзностью.
– Вот когда твою Милену…Как там, в письмишке-то накарябано?…«Вывезут за кордон»? – сидя за канцелярским столом, ёрничал разбитного вида капитан средних лет, у которого морщин на лбу, свидетельствующих о мыслительной деятельности, было меньше, нежели у иного компьютерщика на ягодицах. – Вот когда её вывезут, тогда и приходи – в Интерпол, в Брюссель.
– Ты, парень, в натуре приволок совсем чёрт те чё, а у нас до бандюг ручоночки не доходят!
Это уже вторил капитану, развалившись в кресле, его сослуживец в штатской одежде, у которого верхние конечности и в самом деле едва-едва достигали паха. Потому пермяк про себя и окрестил его Короткоруким.
На стене за спиной у Короткорукого красовался плакат с многообещающим афоризмом: «То, что вы на свободе – не ваша заслуга, а наша недоработка». Сия лаконичная
