надпись весьма ощутимо остудила пыл юного посетителя, готового вынести полицейским чинушам суровую хулу типа: «Мусорги вы бесчувственные!» И потому у него лишь непроизвольно вырвалось сетование на невезение:
– Да что за чёрная полоса?!
– Ага, а дальше полоса белая, а сразу за ней – уже зона. Тоже полосатая. Режимная! – съязвил капитан.
Раздражённый бесполезной многочасовой беготнёй по бюрократическим инстанциям, выведенный из себя тупостью чиновничьей, Заковыкин с жалостью исполина, взирающего на пигмея, посмотрел на малахольное человеческое убожество, рассевшееся перед ним, и, не стерпев, вскипел:
– Головастики вы с пониженной активностью! Оборотни вы ленивые! Зомби вы недоделанные!
Ан завопил Тихон не во всю мочь. Сдерживаясь. Скорее, даже негромко. Точнее, почти тихо. Можно даже сказать, про себя. Короче, так, что никто и не услышал. В общем, как выразился один мудрый человек: мысли про себя – совсем не то, что мысли вслух. Зато кабинет правдоискатель покинул эффектно, протестующе хлопнув дверью.
– Да пош-шёл ты! – выкрикнул вслед ему субъект с малокалиберными ручонками.
И студент усвоил, что в его положении воистину благоразумнее последовать совету Короткорукого. И он пошёл. Пошёл «вдоль по Питерской», то бишь – вдоль по Петровке. При этом Тихон вовсе не превратился в праздношатающегося, ибо душа его настырно и неустанно искала выход из тупика. Тогда он прибег к крайнему средству: по мобильнику связался с дедом Егором. Ведь до выхода на пенсию тот работал заместителем прокурора Пермского края. И пусть с той поры минуло немало зим и вёсен, старые связи у предка должны были сохраниться.
«Резерв верховного главнокомандующего» сработал: всего через полчаса после разговора с дедом, Заковыкина посредством всё той же сотовой телефонной связи пригласили на беседу. И пригласили не куда-нибудь, а в Технический переулок – в Следственный комитет России.
На проходной органа федерального значения о неугомонном пареньке уже были осведомлены. Там ему по студенческому билету выписали пропуск, а дежурный препроводил его до самого кабинета, на дверях которого висела табличка с надписью «Следователь Затыкин Г.Г.». Хотя фамилия следователя не дарила радужных перспектив, а инициалы и вовсе звучали не благозвучно, студент после вмешательства деда, пробившего брешь в сплочённых рядах бюрократов, был настроен вполне мажорно и плохого про «Гэ-Гэ» не думал.
Затыкин оказался молодым мужчиной лет двадцати пяти, степенно отрекомендовавшийся Геннадием Геннадьевичем. И пусть минула, вероятно, всего-то пара годков, как Затыкин закончил юридический факультет, но держался он не без апломба: беспрестанно тёр ладонью лоб, устало щурил глаза, разминал пальцами затёкшую шею и всем своим видом демонстрировал нечеловеческую утомлённость и занятость. Однако посетителя сотрудник комитета выслушал «от» и «до», не перебивая, внешне внимательно и лояльно – должно быть следовал установке, полученной свыше.
– Таким образом, – азартно сверкая глазами, завершал изложение перспективной версии Заковыкин, вдохновлённый внешне выраженным интересом собеседника, – налицо, как минимум, незаконное лишение свободы этой самой Милены и её будущего ребёнка, а как максимум – реальная опасность для их жизни. И в том, и в другом случае надо срочно возбуждать уголовное дело и хватать пока неизвестных злоумышленников. Промедление – смерти подобно! – в завершение блеснул он разом и юридической и исторической эрудицией.
– Ну, так уж сразу и хватать? – корректно выразил сомнение следователь, когда Тихон умолк. – Даже оставляя в стороне отсутствие как заявления от Милены, так и самой Милены, – невольно чуть-чуть копировал «Гэ-Гэ» стиль аргументации юного оппонента, – нельзя игнорировать то, что отсутствуют факты совершения самого деяния. Где оно, деяние? Не исключено, что писулька, всего-навсего, плод чьего-то воспалённого воображения. Или результат обчитавшегося книгочея. Или вымысел какого-то графомана…Где само противоправное деяние, если Милена свободно разгуливает по библиотекам и черкает писульки? Ну, не бандюганы же, коих она поминает, подкинули записку в книжку!?
– Э-э-эх-ма…, – несколько растерянно промямлил правдоискатель.
Дальше, – выдержав торжествующую паузу, с измождённым видом помял пальцами затёкшую шею чиновник. – Налицо логическое противоречие: то автор текста утверждает, что каждый шаг под контролем, то угрожает самоубийством. И потом, вы обратили внимание на тон записки? На эту картинную аффектацию экзальтированной девицы? Чуть ли не через каждое слово – многоточие, восклицательные знаки. Лирика. Перед самоубийством так не…Так не изъясняются.
– А-а…А вот и изъясняются! – обретая себя, не без экспансивности продолжил наседать на Гэ-Гэ самозваный детектив. – Вспомните Есенина. Он же аккурат перед смертью написал одно из лучших своих стихотворений – «До свиданья, друг мой, до свиданья!»
– Так то – Есенин, – умудрённо усмехнулся Геннадий Геннадьевич. – Склоняюсь к тому, что ваша Милена, если она вообще-то не фантом, благополучно будет здравствовать ещё сто лет, по причине выдуманности вами конфликта. Трагедией…Да что там трагедией – даже драмой здесь не пахнет…
– Пахнет, ещё как пахнет! – с патетикой, достойной разве что экзальтированной девицы, перебил его Тихон. – Вообразите, что завтра тело Милены обнаружится где-нибудь в Москве-реке, в Склифе, или в каком-нибудь морге…А я ведь вас предупреждал!
– Да бросьте вы пугать стреляного воробья, – свысока отмахнулся Затыкин. – И потом…И потом, – казалось, заколебался он, – ну, предположим на минутку, что поддался я вам и возбудил дело…Что дальше? Каким образом сыскать вашу…кхе-кхе…потерпевшую в двадцатимиллионной Москве? А если она, то бишь Милена, не москвичка, а какая-нибудь варшавянка? А если она любительница не только Гоши, но и Древнего Рима? И прилетела почитать книжку про этрусков из какой-нибудь Канберры, а?
– Я уже всё продумал, – обрадовано усилил нажим Заковыкин, уловив подобие нерешительности в поведении визави. – Я всё продумал. Да, конечно, есть дохленькие зацепки про то, что она, скорее всего, студентка, и не просто студентка, а студентка-иностранка из Чехии, и что она беременная…Но всё это – частности, требующие долгой и малопродуктивной проверки. А вот отпечатки Милениных пальцев на записке – дельный вариант. При уровне современной криминалистической техники и всеобщем дактилоскопировании населения, шансы на успех близки к ста процентам. Я же умышленно листок вложил в целлофан, чтобы на нём не наследили ни я, ни начальник линейного отделения, ни капитан из МУРа, ни вы. Выполнит исследования специалист – и финиш!
– Вы забыли о той малости, что для производства дактилоскопической экспертизы требуется возбуждение уголовного дела, – лениво зевнув, проговорил сотрудник комитета, – а для принятия такого ответственного шага достаточные данные отсутствуют.
– Гос-споди! – всплеснул руками студент. – Одним делом больше, одним делом меньше: да возбудите – и всё!
– А конституционные права граждан? – резонно заметил следователь. – Та же Милена заявления не подавала и согласия на манипуляцию с отпечатками её пальцев не давала.
– Давайте проведём с вами оперативное исследование, – как бы между прочим, ненавязчиво причислил Тихон себя к коллегам Гэ-Гэ.
– Комитет непосредственно сам не занимается оперативно-розыскной деятельностью, – высокомерно поправил его тот.
– Да ведь можно же исследования провести так!… – воскликнув, в нетерпении щёлкнул пальцами Тихон, подыскивая нужное словцо. – Это…Подпольно! Я знаю, некоторые так делают, а потом
