и за королеву, и за себя. Трудно хранить преданность двоим правителям одновременно.
Королева хотела медленно отступить на одну ступеньку вверх, но король схватил ее за руку и подтянул к себе. И Костиса тоже подтянул. Костис был намного выше короля, и ему было нелегко сохранять равновесие, подставляя плечо. Он осторожно переступил ногами, потом еще раз, потому что король отпустил руку Аттолии, схватил ее за рукав у локтя и притянул к себе.
Король коснулся рукой ее щеки и поцеловал. Не так, как целуются чужие друг другу люди, даже не как жених и невеста. Так мужчина целует свою жену. И когда поцелуй закончился, король закрыл глаза и опустил голову ей на плечо, словно искал отдохновения, словно в конце тяжелого дня вернулся домой.
– Я не приказал обыскать сад, – сказал он. – Прости.
Костис не сразу заметил, что стоит разинув рот. Закрыл. Отойти в сторону он не мог, потому что рука короля соскользнула бы с его плеча. Все, что он мог, это отвернуться. Его взгляду открылся двор, полный людей, которые чуть позже, чем он, осознали, что стоят с раскрытыми ртами. Так много озадаченных лиц сразу он никогда еще не видел. Костис рассмеялся бы, но сам был слишком потрясен.
– Прости, если вспугнула тебя, – тихо произнесла Аттолия.
– Да не то чтобы вспугнула, – отозвался Эвгенидес. – Ты меня перепугала до чертиков.
– Не следует признаваться в этом вслух.
– Трудно отрицать, – согласился Эвгенидес. Костис услышал в его голосе улыбку.
– Ужасно, – ответил король бодрым здоровым голосом. – Можно сказать, выпотрошен. Еще мгновение – и мои внутренности станут наружностями, прямо вот тут, перед тобой, и никто этого даже не заметит. – Он опять потянулся к ее лицу, чтобы стереть следы крови от своих собственных пальцев, но сделал только хуже. – Моя прелестная королева. На тебя любуется весь двор, и я их прекрасно понимаю.
И верно, смотрели все. Королева обернулась. Ее взгляд пронесся над толпой, как серп над пшеничным полем. Со всех сторон захлопывались рты. По толпе пролетел шелест, словно каждый старался укрыться за чьей-нибудь спиной. Королева перевела взгляд на короля – тот ухмылялся во весь рот.
– Где твоя свита? – спросила она и впервые посмотрела на Костиса и других солдат. Ее взгляд стал пристальным. – Где твоя охрана?
– С Телеусом, – поспешно отозвался Эвгенидес. – Костис и вот эти оказались, к счастью, под рукой. А остальных я оставил прибраться.
– Понятно. И все равно нечего тут торчать. – Она сделала знак одному из гвардейцев. – Поднимите его.
– Я и сам могу идти, – ответил король.
– Может быть, принести носилки? – как ни в чем не бывало предложила королева. – Ты смог бы лечь.
– Как Онеис, когда его уносили с поля брани? Нет уж, не надо. – Эвгенидес сильнее прижался рукой к шее Костиса, и они тронулись в путь вверх по лестнице.
Глава восьмая
Короля уложили на кровать. На пути через цитадель толпа, сопровождавшая его, постепенно рассеивалась, и у последней лестницы он наконец разрешил гвардейцам взять себя на руки. И еще обвинил в том, что они, лентяи, не предложили этого раньше. А на укоризненный взгляд Костиса ответил:
– И нечего на меня так смотреть, Костис, я смертельно ранен. И поэтому заслуживаю хоть капельку внимания.
В комнате было полно народу, и все разговаривали. Те, кто знал подробности покушения, делились сведениями. Гвардейцы постепенно подтягивались к лейтенанту, ожидавшему в кордегардии. Королева у дверей разговаривала со служанкой, вытиравшей с ее щеки следы окровавленных пальцев короля. В кордегардии ошивались еще несколько зевак, сумевших просочиться мимо гвардейцев у каждой двери на пути сюда. Но постепенно, один за другим, все умолкали. От кровати по всей комнате расползалась тишина.
Притих даже король. Измученный, обессиленный, он лежал, блаженно обмякнув, и не издавал ни звука. Кожа на скулах натянулась. Мокрые от пота волосы прилипли к лицу, глаза были закрыты. Рука, сжимавшая тунику, расслабилась и соскользнула набок, открывая то, что прежде было тщательно спрятано под скомканной тканью.
Ударом ножа туника была рассечена от бока до бока. Края ткани разошлись, и те, кто стоял у кровати, только сейчас осознали, как много крови впиталось, незаметно для всех, в верхнюю часть королевских панталон. Рана была не просто порезом на боку. Она начиналась около пупка и рассекала весь живот. Если задета стенка кишечника, король умрет от заражения в считаные дни.
Он ведь должен был хоть что-то сказать, подумалось Костису. Так почему же молчал? Но нет, на самом деле король не молчал. Он стонал и жаловался всю дорогу, на каждом шагу, а они не слушали. Если бы он держался стоически и утверждал, что ему совсем не больно, то сейчас весь двор был бы в панике, а эддисские солдаты уже выступили бы в поход. Он намеревался всех провести, и ему это удалось. Это заставило Костиса задуматься: а многое ли на самом деле хочет скрыть стоик, когда безуспешно делает вид, будто ему не больно.
Король, должно быть, тоже заметил, что наступила тишина. Он открыл глаза. Все вокруг смотрели на его живот, а Костис смотрел в лицо. Заметил, как король обвел глазами комнату, устремил взгляд на кого-то у дверей, и понял: король вовсе не пытался перехитрить весь дворец или успокоить эддисцев. Он скрывал тяжесть своей раны только от одного человека. От королевы.
Костис наблюдал, как подобрался король, когда к кровати приблизилась королева. Старался выглядеть – трудно поверить – самоуверенным.
– Вот видишь, – сказал он, не выходя из роли. – Я же говорил, что стою на пороге смерти.
Но теперь он уже не мог их обмануть – ни Костиса, ни королеву. Ее глаза сощурились, руки сжались в кулаки. Она не испугалась, а разозлилась. Вряд ли он сейчас сумел бы успокоить ее, сказав, что рана несерьезна. Костис видел: он с трудом сдерживает стон. Король открыл рот и хотел что-то сказать.
– Не такая уж она и глубокая, – послышался голос эддисского посла. Он подошел к постели с другой стороны и склонился над раной. Взгляд у посла был скептический и чуть ли не разочарованный.
От Эвгенидеса ничто не укрылось. Он резко повернул голову.
– Она… страшно… глубокая! – возмущенно выпалил он.
Лакеи отпрянули, потом заулыбались.
– Ваше величество, – снисходительным тоном заявил Орнон. – Я видал у вас царапины и поглубже. От пряжки для плаща.
– Даже с пряжкой управиться не может, – буркнул кто-то из лакеев.
– Я же не сам ее застегивал, – огрызнулся король. Потом повернулся обратно к послу: – Орнон, мне понравилось, как ты за меня испугался. Пусть даже на миг.
– Прошу прощения, ваше величество, – отозвался Орнон, – но, насколько помню, вам доводилось быть куда ближе к смерти, чем сейчас.
Король поднял глаза на королеву. Мнение Орнона, в отличие от слов короля, немного успокоило ее, однако во взгляде все равно читалось недовольство.
– Сомневаюсь, – сказала она. – Я бы тебя своими руками выпотрошила.
– Я же сказал, мне было так… – И вдруг король испустил безумный вопль, полный ярости и боли. Все, кто был рядом, подскочили. Кроме королевы. – Боги вас разрази, что это такое?
Лекарь, испуганно сжимая окровавленный тампон, ответил:
– Смесь аквавиты и целебных т-трав.
– Щиплет до чертиков, пиявка ты кровожадная! Не для того я оставил в горах этого мучителя Галена, чтобы ты занял его место!
– Прошу прощения, ваше величество, но это п-поможет избежать заражения.
– Лучше бы оно не так щипало. А ты в следующий раз предупреждай меня, когда хочешь намазать этой дрянью!
– Непременно, ваше величество. – Лекарь осторожно промокнул рану чистой тканью.
– Когда закончишь любоваться на мою рану, будь добр, забинтуй, – нетерпеливо сказал король.
Дворцовый лекарь, тощий нервный человечек, сосредоточенно сдвинул брови.
– Я бы наложил швы там, где разрез глубже всего. И в первую очередь сшил мышцы. – Он поднял глаза на королеву, дожидаясь разрешения.
– Не надо никаких швов, – настороженно возразил король.
– Потому что рана не очень глубокая, – послышался голос из толпы. Король окинул всех мрачным взглядом, но говорившего так и не нашел.
– Петрус много лет был моим личным лекарем, – сказала королева. – На средства королевской казны он открыл в городе благотворительную больницу и освоил там много новых медицинских приемов. Если он считает, что надо наложить швы, предлагаю довериться ему.
– Только вот здесь, – добавил лекарь. – С той стороны, где рана глубже всего. Если бы она была глубокой по всей длине, убийца мог бы прорвать брюшину.
– Что-что прорвать?
– Кишки.
– А, – сказал король и через мгновение заорал: – А-а-а! Что это? Шило?
– Нет, ваше величество, посмотрите сами, это очень тонкая игла.
– А по ощущениям это никакая не игла. Кажется, ты слишком часто зашивал людей, которые не могут заплатить, и… Ай! Ай! Ай!
Костис в ужасе закрыл
