И Костис, и Аристогитон удивленно обернулись к нему. – Ох, проклятье всех богов, – тихо пробормотал король. Хотел провести ладонью по лицу, поднял руку, увидел кровь и снова уперся в бок. Осторожно обернулся и окинул взглядом стены дворца. На сторожевых дорожках вдоль крыши виднелись головы и плечи зрителей. Король оглянулся на стены, окаймлявшие двор. Еще больше народу.
– Так-так, – сдался он. – Ладно, иди за лекарем. Пусть ждет меня в моих покоях.
Арис ушел.
Эвгенидес стоял, склонив голову и ссутулившись.
– Костис, сколько кубков? – спросил он, не поднимая головы.
Костис зарделся:
– Десять.
– Серебряных?
– Золотых.
– За меня – десять золотых кубков? – Он удивленно поднял голову. – Мне казалось, ты меня терпеть не можешь.
– Так и есть.
Эвгенидес хотел рассмеяться, но вместо этого охнул. Костис ухватил его за плечи, поддерживая.
– У меня суеверный страх перед падением, – признался Эвгенидес. – Можно я положу тебе руку на плечо, пока спускаемся?
Костис наклонил голову и подставил плечо.
Король не шелохнулся.
– Не та рука, – сухо поправил он. Ему приходилось зажимать рану левой ладонью, потому что правой не было.
Смущенный Костис зашел с другой стороны. Рука короля тяжело легла на плечи. Костис выпрямился, и крюк оказался прямо перед глазами. Он впервые увидел лезвие, острое как бритва. На нем темнела кровь, и край манжеты на королевском камзоле промок насквозь.
Костис поморщился и отвел глаза от этого оружия, заменяющего королю потерянную руку. Внезапно получилось, что он смотрит королю прямо в лицо. Эвгенидес ответил ему мрачным взглядом, и в глазах его стояла тьма, такая густая, что Костис не смог в нее проникнуть. И на миг увидел – нет, не то, что спрятано в глубинах этих глаз. Он всего лишь понял, что там таится нечто, чего король не намерен открывать. То, что предназначено отнюдь не Костису. Понять короля было невозможно, однако Костис знал: за этого непостижимого короля, равно как и за королеву, он готов пойти хоть к черту в пекло. Если, конечно, они оба одновременно не дадут ему приказы идти в разных направлениях. Как он поступит в таком случае, Костис не знал.
* * *
Рука короля крепче нажала на плечо. Костис очнулся от раздумий и стал спускаться по лестнице.
Левая нога короля неудачно опустилась на ступеньку. Король тихо вскрикнул.
Костис потянулся поддержать его, и, должно быть, на лице отразилась тревога.
– Надеялся уйти от расплаты за эти кубки? – спросил король.
Костис отдернул руку, и король расхохотался:
– Миниатюрные?
– Полновесные, – упрямо заявил Костис.
– За то, чтобы меня не поцарапали? – Он остановился перевести дух. – А меня поцарапали, и очень больно.
– Сам не знаю. Я молился, чтобы с вами ничего не случилось, ваше величество.
– Это уже более двусмысленно, – заметил Эвгенидес. – Чтобы освободить тебя от этой клятвы, мне придется умереть.
– Я достану эти кубки, ваше величество.
Король покачал головой:
– Тебе придется зарабатывать на них всю жизнь.
С этим долгом Костису никогда не расплатиться. Уж лучше бы пойти к черту в пекло, но это, к сожалению, невозможно. Странное ощущение – так сердиться на кого-то и одновременно питать преданность.
– Достану, – коротко ответил Костис.
– Костис, у меня нет слов.
– Не заметно, ваше величество.
Вся его жизнь – а в последние две недели она, казалось, начала восстанавливаться – снова полетела под откос. Не хватало только, чтобы король над ним посмеялся.
Они шли вдоль зеркального пруда. Там, куда свалился Телеус, среди водяных лилий темнела черная прогалина. У края бордюра скопилась и уже подсыхала на солнце вода, стекавшая с капитана, когда он вылезал. На берегу лежала, уходя стеблем в воду, смятая кувшинка.
Эвгенидес снова неуверенно начал:
– Поскольку ты сделал это ради моего блага, мы могли бы переадресовать долг в королевское казначейство.
Десять золотых кубков – королевский казначей этого даже не заметит. Костис кашлянул.
– Ты чего? Я не хотел тебя обидеть.
Костис покачал головой:
– Нет, ваше величество, я не обиделся. Благодарю, ваше величество.
– Какой богине надо их посвятить?
– Филии.
Это аттолийская богиня. Не из тех, кому поклоняется Эвгенидес.
– Понятно. Хорошее дело – заручиться поддержкой всех, кого удастся. Рано или поздно может пригодиться.
Костис верил в своих богов, молился своим богам и приносил им жертвы, но Эвгенидес, говорят, не только верил в своих богов, но и беседовал с ними и получал ответы. От этой мысли Костису стало не по себе. Может, в незапамятные времена боги и ходили по земле, но Костис предпочитал думать, что они сидят тихонько в своих алтарях. Так как-то спокойнее.
– Конечно, при условии, что я останусь жив, – добавил король. – Я в этом не уверен. – Он вздохнул. – Может, я и до спальни своей не доберусь.
Что-то не похоже это на предсмертную агонию, подумал Костис и, когда они дошли до невысокой лестницы по дальнюю сторону зеркального пруда, еще раз уверился в этом. Человек на грани гибели не сможет так искусно громоздить многоэтажную брань, витиевато сплетая непристойные слова и ни разу не повторившись от нижней ступеньки до верхней.
Но гораздо сильнее он встревожился, когда на подходе к охотничьему двору шаги короля замедлились, и это не сопровождалось ни бранью, ни жалобами. Потом Костис услышал доносившиеся из-за стены голоса и понял, что короля остановила не боль, а пестрая толпа, хлынувшая навстречу.
Гвардейцы, знать, слуги – все бежали напролом через клумбы с цветами.
Эвгенидес что-то произнес. Костис склонился и прислушался.
– Р-р, р-р, гав, гав, гав, тяв, тяв, – бормотал король.
Их тотчас же окружили. Отовсюду обрушились голоса, со всех сторон надвинулись чужие лица. Руки – Костис не видел чьи – тянулись к королю и пытались увести. Костис отшатнулся, король в ярости заорал. А вдруг в толпе скрывается человек, решивший закончить то, что не удалось наемным убийцам, подумалось Костису.
– Эй! – громко окликнул он хорошо одетого человека средних лет, который стоял перед ним, но смотрел на короля. – Эй! – повторил Костис, и тот обернулся. Костис уперся ладонью ему в грудь и толкнул. Напрягая все мускулы руки и спины, он напирал, словно тараном, и наконец тот, пятясь, наткнулся спиной на своего соседа, стоявшего позади, и оба повалились наземь, размахивая руками. Остальные, как могли, попятились, чтобы их не зацепило, и стали оттеснять тех, кто стоял еще дальше. Перед Костисом расчистилось небольшое свободное пространство.
Поодаль от толпы стояли гвардейцы. Они, как и дворцовые слуги, на этом спектакле были всего лишь зрителями. Им не полагалось без приказа подходить близко к королю. Почти всех их Костис знал если не по имени, то хотя бы в лицо. И доверял им гораздо больше, чем голосящим вокруг дворянам.
– К королю! – закричал он. Гвардейцы изумленно взглянули на него, желая убедиться, к ним ли он обращается, и стали проталкиваться сквозь толпу. – Не подпускайте никого близко, – велел им Костис и повел короля. У того подкашивались ноги, Костис чувствовал, как он весь дрожит. Какой смысл держаться извилистых тропинок, если цветы все равно уже смяты, подумал Костис и пошел напрямик к калитке в охотничий двор.
Вдруг король запыхтел. Задыхается, что ли? Костис в тревоге склонился к нему – и выругался. Король смеялся.
– Знаешь, кого ты только что опрокинул? Барона Анакритуса.
– Не знаю. И знать не хочу. Где ваши лакеи? – с горечью спросил Костис.
– Я их отпустил, когда вышел прогуляться. Не сомневаюсь, прямо сейчас кто-то им рассказывает, какую потеху они упустили. Скоро придут сюда.
– Поторопились бы уж.
– Не терпится спихнуть меня с рук?
– Ну почему вы не можете вести себя как подобает королю? – прошептал Костис ему на ухо.
* * *
Наконец они добрались до охотничьего двора.
– О боги, опять лестница, – простонал Эвгенидес.
Костис вздохнул. Впереди короля ждет долгий путь и еще много лестниц. Королевские покои находились на дальней стороне дворца. Лучше, наверно, найти ближайшую лестницу и подняться на крышу. По сторожевым дорожкам он быстрее доберется до цитадели, там спустится и снова поднимется в свои покои.
Рассчитывая, что до самых покоев короля проводит кто-нибудь другой, Костис всмотрелся в первую из предстоящих лестниц. Она поднималась из охотничьего двора к портику, ведущему во дворец. Эвгенидес смотрел под ноги и не заметил, как приблизилась королева.
Она вышла из дворца впереди целой свиты служанок, силящихся поспеть за ней. Все, кто стоял на лестнице, молча уступали ей дорогу, а она смотрела только на короля. Он так и не поднял глаза. Держась очень прямо, она неслышно спускалась по ступенькам. Охрана расступилась, пропуская ее.
Она протянула руку к Эвгенидесу, коснулась его щеки. Он отпрянул, как испуганный олень, так внезапно, что Костис, державший его, чуть не упал. Королева отдернула руку, словно обожглась.
Все, кто стоял вокруг, дружно ахнули, и наступила тишина. Во дворе все застыли, даже воздух был недвижим. Королева сверху вниз смотрела на короля, а король смотрел себе под ноги. У Костиса зашлось сердце – и за короля,
