— Пленница? — Ясмела покачала головой. — Нет, хотя многие, пожалуй, назвали бы, да и называют это так. Нет, Конан, я просто сама удалилась от политической жизни Хорайи.
— Ты? Чтобы Ясмела, которую я знал, поступила по своей воле? Что-то не верится, что ты сдалась и бежала с поля боя…
— Понимаешь, Конан, все гораздо сложнее. Я ведь уже не та жадная до власти принцесса, что была раньше. Я столько лет провела в тени моего брата Коссуса, пытаясь исправить то, что он натворил своим безвольным правлением, столько лет плела свою нить в общей паутине придворных интриг… В общем, в один прекрасный день я почувствовала, что больше не хочу ничего этого — ни власти, ни славы, ни… любви ради успеха очередного заговора… У тебя было много любовниц, коротких романов, случайных встреч?
— Много, — кивнул Конан.
Ясмела вздохнула:
— И все равно, я не думаю, что ты понимаешь, каково это — спать с человеком не по любви, не ради удовольствия, а ради достижения вполне конкретной цели, например — чтобы привязать его к себе, пригрозить оглаской перед его женой… Мужчины при дворе — в своей массе жалкие и убогие хлюпики. Верности женщине или своему правителю у них куда меньше, чем у простого народа. И вот я с нетерпением ждала, когда в Хорайе появится правитель, способный достойно нести на своих плечах бремя власти. Когда же я поняла, что этот человек, есть и готов взять страну в свои руки…
— Ты имеешь в виду Амиро, я так понимаю? — Конан резко наклонился к ней: — Скажи честно, Ясмела, принц держит тебя здесь как наложницу?
— Амиро?! Да что ты, конечно, нет, — искренне удивилась Ясмела, не сумев скрыть, однако, что оставила кое-что недоговоренным. — Я вообще не уверена, что у принца остается время на плотские утехи. Слишком уж он занят расширением своих владений и укреплением власти. А если он и завел себе постоянную подругу, то уж всяко помоложе, чем я.
— По мне, так ты сама молодость, Ясмела, — откровенно сказал Конан. — Но что касается Амиро, могу тебе сообщить, что принц — мой личный враг, удостоившийся этого звания за бесчестный, предательский по отношению ко мне поступок. И единственное, чего он достоин, — это смерти!
На миг Ясмела отвела глаза в сторону, но, взяв себя в руки, заговорила:
— Предупреждаю тебя, с Амиро не так легко справиться. А если честно, то как правитель он очень неплох. Пожалуй, он лучший и достойнейший из тех, кто всходил на трон Хорайи и уходил с него на престол других королевств с тех пор, как наш народ заявил о своей независимости в пещерах на склонах гор к западу от Шема! Посуди сам — какой порядок он навел в Кофе: ты мог видеть хорошие дороги, почтовые станции, стражу, охраняющую горожан и путников… Одно то, что Амиро впервые за последние века сумел перевести все войны за границы Хорайи, дав нашей стране хоть несколько лет передышки, уже говорит о многом. И я не слышала, чтобы побежденные народы жаловались на его слишком жесткое правление.
— Я не об этом, — холодно произнес Конан, сжав локоть Ясмелы. — Он может быть трижды хорошим правителем — готов тебе в этом поверить; в том, что он грамотный стратег и лихой вояка — я сам имел возможность убедиться. Но пойми — к трусости, бесчестью, обману это не имеет никакого отношения!
Видимо, в пылу разговора киммериец слишком сильно сжал руку Ясмелы: женщина неожиданно вскрикнула; извинившись, Конан продолжил:
— Этот негодяй нарушил все законы благородного поединка! Знаешь, что он сделал? Согласился сразиться со мной один на один, а сам подослал дюжину убийц с арбалетами. Причем его войска приветствовали его и выражали поддержку этому «хитрому ходу». Видимо, Амиро сумел привить дух «здоровой смекалки» своим солдатам. Признаюсь тебе, по старой дружбе, один из мерзавцев, подосланных твоим любимчиком, всадил мне стрелу знаешь куда? Туда, где ни у одного настоящего воина не должно быть ни шрама.
Привстав, Конан похлопал себя по столь бесславно пострадавшему месту, не став, однако, снимать штаны и демонстрировать шрам.
— Так что, Ясмела, нам с Амиро нет места под небом Хайбории. И если бы не слух, что он заточил тебя в тюрьму, а то и вовсе убил, — я бы сейчас командовал армией, ведущей с ним войну не на жизнь, а на смерть! Будь такой бесчестный трус простым свинарем или разбойником с большой дороги — я и то считал бы необходимым содрать с него шкуру. А если он при этом называет себя принцем, пытается встать со мной рядом… — Конан, не найдя приличных слов для продолжения фразы и не желая ругаться при Ясмеле, замолчал, а затем спросил: — Откуда он вообще взялся, этот мерзавец?
Лицо хорайской правительницы было залито слезами. Отвечая, она явно старательно подбирала слова:
— Он — пасынок хорайского двора, который благодаря своим способностям, уму и настойчивости сумел пробиться к вершине власти, обойдя чуть не дюжину других претендентов на престол… Но скажи, Конан, разве происхождение человека играет такую уж большую роль? Или ты, взойдя на трон Аквилонии, забыл, что сам был рожден не в благородном обществе, а в далекой стране, в одном из диких, варварских племен Севера? Да и неужели ты не потерпишь человека с другими представлениями о чести и благородстве, который правит где-то в далеком королевстве?
Конан хмуро покачал головой:
— Нет, Ясмела, для такого человека, в первую очередь, если он правитель, в моем сердце нет ни терпения, ни жалости. — Помолчав, он медленно стал повторять столь запавшие ему в душу слова: — Став королем, я понял одно: мир — это маленькая деревня, в которой живет горстка правителей. И негоже в таком маленьком поселении терпеть дурного, не внушающего тебе доверия соседа.
— А ты, значит, вознамерился стать правителем в этой деревне королей, — закончила за него Ясмела. — Это твои советники внушили тебе такую мысль?
— Ага, — честно ответил Конан. — Есть у меня один приятель — смешной такой парнишка Делвин. Так вот, он за то время, что мы знакомы, поведал мне обо мне же столько, сколько я за всю жизнь не слышал.
Ясмела понимающе кивнула:
— У многих правителей есть такие советчики. Но будь осторожен — принцу тоже есть кому посоветовать.
— Если бы я не знал тебя, твою благородную, не умеющую предавать душу, я бы подумал, что ты — одна из тех, кто шепчет на ухо Амиро.
— Ты прав, — как-то нерадостно согласилась Ясмела. — По мне, он слишком склонен ко лжи… И все же, если ты согласишься остаться здесь со мной на ночь, быть может, я сумею сказать тебе то, что изменит твое отношение к Амиро.
Помолчав, Ясмела тяжело вздохнула и вдруг перевела разговор на другое:
— Да и я уже не та, знаешь, Конан. Во-первых — внутренне, ибо я тебя обманывала. А во-вторых, внешне, Ибо я давно уже не такая, какой кажусь тебе. Конан моргнул и недоверчиво заметил:
