«Прости, Пиксит. Я не могу. Нужно придумать что-то другое».
Глава семнадцатая
На корабле из Митриса назад к фермам Мина то и дело возвращалась к одной и той же мысли: фестиваль необходимо отменить.
Если премьер-министр не уверена на сто процентов в ложности слухов, зачем рисковать жизнями и домами ради праздника? До фестиваля остаётся ещё пара недель – его не поздно отменить.
«Ты должна рассказать людям правду. – В устах Пиксита это звучало так просто. – Это просто». Он жевал картофель и даже не смотрел на неё. Всё плавание он пребывал в расстроенных чувствах, и Мина знала, что в этом виновата она. – Ты и сама прекрасно понимаешь, что так будет правильно. Мы нашли проблему – мы должны её исправить».
Она разочаровала его своим молчанием. Но если бы она открыла рот, то её бы исключили – и какая тогда бы от неё была польза? Фестиваль всё равно пройдёт, и десятилетние бури всё равно ударят по заставе Дерн и всем живущим по другую сторону гор.
«Я знаю тебя, Мина. Я знаю, на что ты способна. Ты искришь. Ну или будешь, если дашь себе волю».
Ей было ненавистно это ощущение: от его досады на неё она вся будто чесалась изнутри. «Прости меня, Пиксит», – огорчённо подумала она.
«Я очень надеюсь, что ты всё же решишься на то, что, как я точно знаю, тебе хочется сделать».
Наконец они причалили к знакомой пристани. Забросив за плечо рюкзак, Мина сошла с корабля вместе с Пикситом, но остановилась в начале лестницы и обернулась к нему: «Тебе придётся спускаться пешком. Думаешь, протиснешься?»
Врачи сказали, что к возвращению в Митрис он снова сможет летать, но до тех пор запретили напрягать мышцы крыльев. Этим Мина и объяснила друзьям их внезапный отъезд домой: мол, Пикситу нужно отдохнуть и восстановиться. Жаль, профессор Дано не воспользовался этой версией, и теперь в её личном деле красовалась пометка о временном отстранении от учёбы.
Пиксит высунул нос за край склона и чирикнул:
«Я вижу папу!»
Она тоже выглянула. Далеко, очень далеко внизу стояла крошечная повозка с впряженной лошадью. На месте кучера сидел мужчина в широкополой синей шляпе – папа!
Не в силах сдержать восторга, Пиксит втиснулся на узкую лестницу, сильно растянув своим громоздким туловищем верёвку, служащую перилами. Ему пришлось расправить здоровое крыло для равновесия – но зато сейчас он уже был достаточно взрослым, чтобы контролировать искры и ничего не сжечь.
«Можно я сегодня его обниму?»
«Да!» Она это устроит. В этот раз она молчать не станет. Мина улыбнулась: от его искренней радости ей стало чуточку легче на душе.
Спустившись, Пиксит прямым ходом бросился к повозке:
«Скажи ему, что со мной безопасно!»
Папа спрыгнул с сиденья и, подбежав к Мине, подхватил её вместе с рюкзаком и другими вещами и прокрутил полкруга.
– Ты… – начал он, опустив её назад на землю. – Ну, ты совсем не выросла. Зато Пиксит вырос! Привет, Пиксит, – широко улыбнулся он зверю.
Тот, возбуждённо подпрыгивая с лапы на лапу, быстро слизнул скопившуюся в уголке пасти слюну и продолжил нетерпеливо пританцовывать на месте.
– Он хочет тебя обнять.
Папа отшатнулся:
– Если мне память не изменяет…
Ей передалось разочарование Пиксита, безвкусное, как переваренные овощи, и она вспомнила, как сразу после его появления на свет мама запретила ему ночевать в спальне Мины. Мина всё время его обижала. «Не в этот раз».
– Он тоже по тебе скучал, – твёрдо сказала она. – После тех двух лет в яйце, когда я постоянно с ним разговаривала, ты для него тоже стал родным. – С каждым произнесённым словом её пульс ускорялся. Она ещё никогда вот так не перебивала папу. – Он научился контролировать искры и будет страшно счастлив – и я тоже, – если ты дашь ему себя обнять.
– О, что ж, в таком случае… – Папа развёл руки в стороны, и Пиксит, подпрыгнув как щенок, встал на задние лапы и прижался к нему. Папа обнял его и похлопал по спине, и Мину затопила чистая радость зверя.
Действительно, раньше к Пикситу было опасно прикасаться, но Мина всё же жалела, что тогда не встала на его сторону. Может, её родные отнеслись бы к нему добрее, если бы знали, как он их любит, хотя он всё-таки поджёг поле, а потом и письмо…
Ну хотя бы сегодня она не стала молчать. «Лучше поздно, чем никогда».
«Поэтому ты должна рассказать о фестивале и десятилетних бурях!»
«Это другое».
Она чувствовала, что он не согласен – на языке появился лёгкий привкус скисшего молока. Как бы ей хотелось заблокировать это ощущение: спорить с кем-то в собственной голове занятие не из приятных.
«А я и не спорю, – возразил Пиксит. – Я лишь высказываю своё мнение».
«А можно это делать не в моей голове?»
«Это ты в моей голове».
«О».
– Идем, пора доставить вас двоих домой, – сказал папа и, подведя Мину к повозке, помог ей взобраться на сиденье. Затем указал на одеяло внутри. – Ты меня не уколол – надеюсь, его ты тоже не сожжёшь?
Вместо ответа Пиксит запрыгнул в повозку. Папа сел рядом с Миной и взмахнул поводьями. Лошадь пустилась лёгкой трусцой.
Они ехали молча, и Мина впитывала красоту ферм по обеим сторонам дороги: тёмно-зелёные поля высокой пшеницы, светло-зелёные ряды недавно посаженного гороха и коричневые полосы чернозёма между ними. И пахло здесь правильно. Она вдохнула знакомую смесь запахов старого компоста и свежей зелени. Солнце опустилось почти к самым макушкам далёких гор, и первые облака начали розоветь.
К тому моменту как солнце зашло за горизонт, впереди показался их дом в роскошной рамке из розовых, оранжевых и золотых облаков.
Гатон предполагал, что по возвращении ей всё дома будет казаться маленьким. Но это было не так. Дом в её глазах совсем не изменился. Вскоре она уже могла разглядеть бегающих по двору близнецов – с такого расстояния они были крошечными, но всё равно узнаваемыми.
– Мина, – нерешительно произнёс папа, – знай, что никто тебя не винит.
«Не винит за что? – Сердце болезненно сжалось. – Неужели профессор Дано рассказал им о моём вопросе премьер-министру?» Он не мог – не после того как настоял, чтобы она солгала друзьям, и сам обманул всех в школе.
– Я знаю, что учиться бывает тяжело, – продолжил папа. – Особенно когда ты… ну… ты… – Он секунду помедлил. – В общем, мы рады, что ты дома. И если ты не захочешь возвращаться, мы тебя поддержим. Ты старалась, мы это знаем.
– Я… – Мине хотелось возразить, что её отправили домой не потому, что она не справлялась, хотя это было правдой: она так и не научилась призывать на пальцы искры, и профессор Дано воспользовался этим – и тем фактом, который она пыталась скрыть, – как предлогом для отстранения. Как оказалось, он следил за её успехами куда пристальнее, чем она думала, и заметил её бесплодные потуги освоить это простейшее умение.
«Они не бесплодные. Просто ещё не принесли плоды».
Ну почему она не может искрить!
– Мне просто нужно кое в чём разобраться, – сказала она папе.
Он улыбнулся, будто понял, о чём она, и повёл повозку к дому. До них донёсся радостный визг Ринны и Беона: Орли, дождевой зверь, летала над двором, держа в когтях ленту, и каждые несколько секунд снижалась, волоча её по траве. Близнецы бегали за ней, но всякий раз, когда их пухлые ручки почти дотягивались до ленты, Орли взмывала в небо.
– Это у них такая новая игра, – пояснил папа. – Отлично выматывает перед сном.
Гениально. И как Мина сама не додумалась до чего-то подобного?!
Папа свистом остановил лошадь перед крыльцом. Мина спрыгнула и уже двинулась, чтобы помочь её распрячь, но папа её остановил:
– Идите в дом. Устраивайтесь. Отдыхайте. Вы же с дороги.
– Папа… – Она лихорадочно подбирала слова. Как спросить о том, что её волнует, не спрашивая об этом? – Если бы ты узнал, что игра, в которую играют Орли с близнецами и которая так им нравится, приводит к тому, что… не знаю… какие-то чужие дети… например, заболевают – что бы ты сделал?
