получилось поймать тварь, то теперь у Катарины вся власть, а если нет, то скоро придут остальные и нас сожрут.
— Ты так и не понял. Цивилизация достигла предела.
— Пф, какой неожиданный вывод.
— Мы сейчас в самом безопасном месте. Перестройка мира идет своим чередом. Всегда есть естественный враг. Сейчас он очищает верных от неверных. Слово свидетеля оказалось правдой, хорошее доказательство состоятельности Наставления.
— Ага, супер. Вот бы нас тут еще не забыли. Хотя, может, так и лучше, не будем сожраны с потрохами. Эй, Рода, ты если вдруг попадешь ко мне в кабинет, то там есть секретная контрольная панель, специально установил, когда Катарину сюда приткнули. С ее помощью все двери тут откроешь. Если электричество будет. Считали меня глупым и наивным, типа, держим для прослойки и отвлечения — ага, счас! Она находится под стулом, там снизу стульчака встроена пластина, пароль по порядку цифр от одного до девяти, все просто.
— В стуле?
— Так, молчать там, священник толстожопый. Моя хитрость нас и спасет, в отличие от твоего Наставления.
— Ты лишь подтверждаешь мою правоту.
— Хочешь еще одну «правоту» — ну и словечки у тебя — с нами уже давно сотрудничает третья сторона. Прямо там, в Топи, есть кое-кто, но я с ним не общался, меня не подпускали к делам больших дядь и теть. Вот с ним Катарина и строила козни, чтобы отомстить за смерть. Ты не знала? Катарина же ребенка потеряла. Еще до родов, здесь, на Коме. Вот и пыталась с Петром в мать-природу играть, ставя опыты. Так если подумать, то даже жаль ее.
Недолгая пауза как-то успокоила настрой Директора.
— Знаешь, священник, я согласен с тобой. Пусть ураган перемен все сотрет, очистит говно от цветов. А то вот я думаю… и… все хотят одного и того же ведь: долго жить и плодить жизнь. Созидательные мотивы. Но почему-то эта по праву хорошая цель не объединяет нас… Столько сторон конфликта гоняются за одним и тем же, ради одного и того же. Даже с особями, которым плевать, кого жрать, мы все равно грызем друг друга. Раз не способны объединиться перед глобальной угрозой… забыть распри и простить обиды… М-да, мы явно свернули где-то не там.
Несколько минут тишины были самыми трудными по причине горького разочарования в бессмысленном разобщении. А потом открылась дверь в этот недлинный коридор. Мимо камеры Директора прошел Надзиратель, даже не остановившись на восклицания заключенного. Встав перед камерой Роды, Надзиратель произнес кратко и строго:
— Катарина тебя ждет.
Ему не нравилось тут быть, не нравилось все это делать, весь его вид кричал о вынужденной злобе в адрес всех и вся, дабы сделать ту работу, которую он делать должен. Рода же была податлива, стояла, словно безвольное существо, ожидая указа хозяина. Голова опущена, волосы скрывают лицо, колеблющиеся в треморе руки и слабая осанка поддаются гравитации. Камера открылась, Рода вышла, Надзиратель приказал идти вперед, она пошла. Когда миновала камеру Директора, тот еще раз окликнул Надзирателя, гневаясь за его покорность той, кто предаст его так же, как и всех. Реакция была получена.
— Слушай сюда! — рычал Надзиратель, глядя в бесстрашные глаза Директора. — Если бы все было просто, то и ты бы справился. Один из блоков пал, Монолит, считай, разрушен! Я ненавижу то, что приходится делать. Но я знаю общую картину, и лучше я сейчас сделаю необходимое, пусть и ужасное, чем потом не смогу найти ответа на вопрос: «Почему ты ничего сделал, когда мог?»
Раз уж Роду поместили в камеру, словно зверя, чьи пределы возможностей пугают своим естеством, то она будет этим зверем. Цивилизация достигла предела — теперь, в очищающем огне, возродится новая основа, развитие которой начинается с признания своего естества. Ускользающий момент был ею пойман и обуздан. Рода накинулась со спины на Надзирателя. Вцепилась зубами в его шею со всей возможной силой загнанного в угол монстра, сжимая свои челюсти все сильней и сильней, прокусывая плоть все глубже и глубже. Лишь с третьего удара по ее голове кулаком он смог оглушить и откинуть ее назад, но было уже поздно. Обильная потеря кровь победила силу характера. Надзиратель лишь успел взглянуть в глаза Директора, захлебываясь в своей крови, падая на пол, пытаясь сказать одним последним взглядом: «Мне очень жаль». Жизненная сила иссякла, тело так и осталось лежать на полу. Шокированный Директор постарался взять себя в руки, Наставник в это время молчал. Пробирающая до мурашек тишина усилилась в момент появления Роды. Она встала над телом, осмотрела его, потом села, взяла пистолет, уверенно и осмысленно проверила его карманы на содержимое и нашла карту доступа. Не успел Директор попросить открыть камеры, как Рода уже скрылась из виду.
Юст остался на полуразрушенной базе, чья центральная треть почти стерта в порошок вместе с содержимым. Даже от Саши, Леши и Ковака ничего толком не осталось. В мгновение их жизни оборвались, став символом смерти Петиной жизни на Коме. Этот ранее ранимый добрый здоровяк более не подавал признаков человечности, лишь молча следовал указанию Бэккера, скрывая лицо под маской. Путь он и не говорил, но Юст и Бэккер чувствовали, как его решение убить людей и забыть с этим прошлое жизненно необходимо, иначе даже самая малая попытка пересмотреть настоящее от открывшегося прошлого может либо свести его с ума, либо забрать последнюю волю к жизни. Вдруг то была не вся правда? Или же они специально лгали? А есть ли вообще шанс узнать все стороны той ужасной, сформировавшей в нем другого человека трагедии? Петя устал, ценность потеряна из-за непонимания конечной цели этих переосмыслений. Даже если он все узнает и найдет доказательства, то… Все эти размышления будто бы слышал Бэккер, смотря на него с осторожным любопытством. Новые данные разрешают моральную дилемму Осколка: стоит ли прыгать в прошлое и менять его? Вновь. Менять его вновь. В моменте Петя обдумывает напрашивающийся сценарий. Бэккер и присоединившийся после осмотра развалин базы Юст ждут решения на вполне легкую по замыслу задумку переписать чудовищно несправедливую историю годовалой давности. Петя все стоит и стоит, позволяя неожиданной пустоте освоиться в нем и изгнать любые сомнения за ненадобностью. Петина голова повернулась к Юсту, потом к Бэккеру. Скрытое лицо вдруг стало им недоступно в понимании состояния.
— Куда идти? — Голос его был опустошенным, смирившимся и равномерным. Совсем другой человек, без привычного мягкого сочувствия в тоне. Но это было не подавление или меньшее зло, нет. Как раз
