выглядел жалким и потерянным, хотя, строго говоря, пещера не только не пострадала, но и ожила. Но почему-то для Сина это стало настоящим ударом.
Решив не утруждать себя размышлениями о неприятном, Енын пошла вслед за Хэиль в самое сердце «Волшебной жемчужины» и вскоре оказалась в небольшой, но очень уютной спальне. Хотя в привычном смысле слова сложно было назвать ее комнатой.
Скорее это было что-то вроде углубления в скале или небольшого грота с сухими гладкими стенами и низким сводом. На устеленном мягким мхом полу лежали два скрученных матраса, а на них – пухлые подушки и одеяла. Мебели было немного, всего лишь маленький деревянный стол с зеркалом и два стула. Енын с тоской вспомнила о своей теплой, уютной спальне в отчем доме, и горечь затопила сердце: «Вернусь ли я туда когда-нибудь?» Грудь распирало от чувства вины. «Что будет с матушкой, когда она обнаружит мое отсутствие?» Страшно представить ее горе и отчаяние. Енын тяжело вздохнула и заставила себя не думать об этом, по крайней мере пока. Сейчас нужно сосредоточиться на спасении, а внезапно появившаяся у трактира Ино – наверняка третья душа, которую ей предстоит спасти. Поэтому она спрятала все чувства в дальний уголок души, запечатав его до поры до времени.
– Матрас очень мягкий, – сказала Хэиль, разворачивая постельные принадлежности. – Присядь и сама убедись. И одеяла теплые.
– Я сбежала из дома, мне в радость любой угол, – улыбнулась Енын, осторожно опускаясь на свою новую постель. – И правда мягкий, как пух!
– Думаю, без чар Сина и тут не обошлось, – усмехнулась лиса. – Как бы он меня ни раздражал, но он знает толк в красоте и удобстве. Между прочим, каждое утро на столе сама собой появляется еда. Уж не знаю, чьих это рук дело, Сина или морского червяка. – Хэиль презрительно скривилась.
– Не думаю, что этому заносчивому индюку знакомо чувство заботы. Конечно же, это Имуги. Интересно, как выглядят покои Сина? – сказала Енын, чтобы сменить тему и не злить вспыльчивую лису. Енын отлично понимала, что кумихо до сих пор испытывает к змею сильные чувства, и очень хотела бы узнать, что же между ними произошло, раз ее ненависть не утихает вот уже сто лет, но спрашивать напрямую было бы бестактно, поэтому Енын решила подождать, когда лиса сама ей все расскажет. Если захочет, конечно.
– Хочешь там побывать? – лукаво улыбнулась Хэиль. – Он же «несносный злобный дух».
– Мне просто интересно! – встрепенулась она и густо покраснела, поняв, что кумихо неправильно истолковала ее интерес. – Если он для тебя устроил такую чудесную комнату, могу представить, какую опочивальню отвел себе!
Хэиль продолжала посмеиваться, внимательно глядя на Енын, которая от стыда не смела поднять на нее глаз. Надо же было такое ляпнуть!
– Не смущайся, любить мужчину не плохо. – Хэиль вдруг стала серьезной. – Жаль только, что часто мы влюбляемся в тех, кто причиняет нам лишь боль.
Енын хотела было разразиться гневной тирадой и сказать, что она нисколько не влюблена в высокомерного духа, но вовремя прикусила язык. Хэиль всхлипнула, и по ее щекам вдруг побежали слезы. Енын поняла, что лиса говорила о себе и что любовь к Имуги до сих пор приносит ей страдания. Она взяла Хэиль за руку и тихо сказала:
– Не плачь, уверена, что он все еще любит тебя, а его забота об Ино – просто…
– Ты думаешь, я ревную его к какой-то жалкой русалке? Я знаю, что он меня любит! – нервно воскликнула Хэиль, зло вытирая рукавом слезы. – И от этого мне еще больнее!
– Но почему ты отталкиваешь его?
– Потому что он убил мою мать, и я никогда не прощу его…
Глаза кумихо сузились и полыхнули голубым огнем.
* * *
После обращения дочери мать Хэиль так и не оправилась. Им вновь пришлось переехать, и юная кумихо попрощалась со своей надеждой всегда быть рядом с Имуги. Они даже не успели попрощаться, настолько все произошло внезапно. Когда Хэиль вернулась из пещеры змея, мать уже собрала все вещи, и под покровом ночи женщины покинули Ханян.
Сердце Хэиль разрывалось на части от мысли, что она больше никогда не увидит Имуги, но деваться было некуда: останься они в столице, и разгневанные и перепуганные люди уничтожили бы их. Поэтому они переехали в деревню на самой окраине города и поселились на берегу реки Хан.
Хэиль каждый день ходила к воде в надежде встретиться с морским змеем, но она не успела сказать ему, куда они уезжают, поэтому знала, что ее ожидания напрасны. Много раз она рвалась обратно в их маленькую пещерку, где они были так счастливы, но мать сторого-настрого запретила ей появляться в Ханяне, боясь, что соседи узнают ее и тогда уж точно убьют. Да и Хэиль не хотела добавлять матери еще больше тревог. После переезда несчастная кумихо, пережившая смерть любимого мужа и обращение дочери, которая недавно хотела остаться человеком, кажется, совсем потеряла интерес к жизни. Она отказалась от пищи и подолгу сидела у окна, глядя в одну точку. От некогда ослепительно красивой женщины не осталось и следа. Теперь она больше походила на бесплотного призрака, который все никак не мог уйти в мир иной.
Хэиль боялась за мать, пыталась вернуть ей желание жить, говорила, что все не так плохо и в жизни кумихо есть свои преимущества, но несчастная женщина не слышала – ее поглотила тьма и чувство вины, которое точило изнутри и все глубже утягивало в пучину отчаяния. Хэиль успокаивало лишь то, что кумихо бессмертны, и свести счеты с жизнью мать не сможет. Однако она ошиблась: даже девятихвостые лисы могут умереть, если очень этого захотят.
В ту ночь на небе висела огромная луна, которая освещала погруженную в темноту деревню. Кажется, никогда в жизни Хэиль не забудет тот страшный момент, который разрушил ее жизнь до основания. Она вернулась домой с охоты и бесшумно прокралась на задний двор к кувшину с водой, чтобы смыть кровь с рук и лица. С тех пор как стала кумихо, она возненавидела свой способ питания, однако пока еще не научилась держать под контролем дикий голод и не могла получать энергию из другого, более гуманного и приятного источника. Она была невинна, и совокупляться с мужчиной ни на минуту не приходило ей в голову. Хэиль любила только Имуги и даже ради получения необходимой энергии и силы не могла представить, что к ней прикоснется кто-то, кроме него. Но мать, которая теперь ненавидела свою сущность, не должна была знать о
